IX. Речь (2)

– Мадам, душ включен и температура установлена. Там есть кусок чего-то – я думаю, мыла и примитивная полотенечная ткань. И разные другие вещи, которые могут понадобиться.

– Спасибо, Жискар, – сказала Глэдис, прекрасно сознавая, что несмотря на ее красноречивые утверждения, будто такие роботы, как Жискар, не предназначены для мелких услуг, она требовала от него именно их. Но обстоятельства меняют дело…

Если она никогда так не нуждалась в душе, как сейчас, то она никогда и не радовалась ему до такой степени. Она оставалась под ним дольше обычного и даже подумала, простерилизованы ли полотенца, уже после того, как вытерлась ими. Среди вещей, собранных Жискаром, были пудра, дезодорант, расческа, зубная паста, сушилка для волос, но зубной щетки не оказалось. Пришлось чистить зубы пальцем, что Глэдис не слишком удовлетворило. Не было щетки для волос, что тоже было неприятно. Было что-то вроде ночной одежды, но очень уж широкое.

– Мадам, – сказал Дэниел, – капитан желает знать, может ли он увидеть вас.

– Думаю, да, – сказала Глэдис, продолжая искать что-то для ночной одежды. – Пусть войдет.

Диджи выглядел усталым и даже измученным, но когда она повернулась к нему, он слабо улыбнулся.

– Трудно поверить, что вам 235 лет.

– В этом-то мешке.

– Именно. Он же полупрозрачен. Вы не заметили?

Она неуверенно оглядела себя.

– Хорошо, если это вас забавляет, но я все-таки прожила два с третью столетия.

– Глядя на вас, никто бы не подумал. Вы, наверное, были исключительно красивы в юности.

– Мне никогда такого не говорили. Я всегда считала, что самое большее, что я имела – это скромный шарм. Как пользоваться этим инструментом?

– Вызовом? Коснитесь кнопки справа, и кто-нибудь ответит. Нужно ли вам что-нибудь?

– Хорошо. Мне нужно зубную щетку, щетку для волос и одежду.

– Щетки вам принесут, я скажу. А одежда висит в вашем шкафу. Лучшее, что есть на Бейли-мире, но вам, может быть, таковым не покажется. И я не гарантирую, что она вам подойдет: наши женщины выше вас и плотнее. Но это неважно: я думаю, вы некоторое время останетесь в уединении.

– Почему?

– Ну, миледи, вы выдали вечером речь, и, как я помню, не пожелали сесть, хотя я вам советовал это не один раз.

– Я, кажется, имела полный успех, Диджи.

– Да, огромный успех, – Диджи широко улыбнулся и почесал бороду, как бы выбирая слово. – Однако, успех тоже влечет за собой кару. Прямо сейчас могу сказать, что вы – самая знаменитая особа на Бейли-мире и каждый житель мечтает увидеть вас и пожать вам руку, и если мы пригласим вас куда-нибудь, тут же начнется буйство.

Придется ждать, пока страсти остынут, а неизвестно, сколько времени это продлится. Кроме того, за вас вопили даже ястребы, но завтра, при дневном свете, гипнотизм и истерия погаснут и ястребы придут в ярость. Если Старик Бастермейн не решился убить вас сразу после вашего выступления, то завтра убить вас медленной смертью станет целью его жизни. А люди его партии могут тайно подтолкнуть Старика на эту маленькую прихоть. Вот поэтому вы здесь, миледи. Вот поэтому эта комната, этот этаж, весь этот отель охраняется уж не знаю, сколькими отрядами службы безопасности, среди которых, я надеюсь, нет тайных ястребов. А поскольку я тесно связан с вами, в этой игре в героя и героиню, я тоже загнан сюда и не могу выйти.

– О, – равнодушно сказала Глэдис, – мне очень жаль вас. Вы даже не можете повидаться со своей семьей.

Диджи пожал плечами.

– Торговцы обычно не связаны семьей.

– Ну, тогда с подружкой.

– Переживет. Наверное, легче, чем я, – он задумчиво посмотрел на Глэдис.

– Даже не ДУМАЙТЕ, капитан, – спокойно сказала Глэдис.

Диджи поднял брови.

– Запретить себе думать я не могу, но я ничего не СДЕЛАЮ, мадам.

– Как по-вашему, я надолго здесь? Если всерьез?

– Это зависит от Директората.

– Какого?

– Наш пятисложный исполнительный орган, мадам. Пять человек. Каждый служит пять лет в ступенчатом порядке, с одним повышением в год. В случае смерти или неспособности – специальные выборы. Это дает непрерывность и уменьшает опасность правления одной личности. И это также означает, что все решения должны быть согласованы, а это занимает время, иногда большее, чем мы можем себе позволить.

– Значит, если один из пяти решительный и сильный…

– То он навязывает свою точку зрения остальным. Такое иногда случается, но сейчас этого нет. Старший Директор – Джинниус Пандарал. В нем нет ничего злого, но он нерешителен, а это иногда хуже зла. Я уговорил его позволить вашим роботам подняться с вами на платформу, и это оказалось плохой идеей. Теперь он, считай, злится на нас обоих.

– Почему это была плохая идея? Люди были ДОВОЛЬНЫ.

– Излишне довольны, миледи. Мы хотели, чтобы вы были нашей любимой космонитской героиней, но не собирались возбуждать общественное мнение, чтобы не броситься в преждевременную войну. Вы очень хорошо сказали о долгожительстве, вы заставили их ценить короткую жизнь, но затем вы заставили их приветствовать роботов, а мы этого не хотим. Поэтому мы не слишком одобряем взгляд публики на упоминание о родстве с космонитами.

– Вы не хотите преждевременной войны, но не хотите и преждевременного мира?

– Очень верно сказано, мадам.

– Чего же вы хотите?

– Мы хотим Галактику. В СЮ Галактику. Мы хотим заселить каждую годную для обитания планету и основать Галактическую Империю. И мы не хотим вмешательства космонитов. Они могут оставаться на своих планетах и жить, как им нравится, но вмешиваться они не должны.

– Но тогда вы запрете их в пятидесяти мирах, как мы много лет назад заперли вас на Земле. Та же старая несправедливость. Вы такой же скверный, как Бастермейн.

– Тут совсем иная ситуация. Земляне были заперты из-за их потенциальной тяги к экспансии. Вы, космониты, не имеете такого потенциала. Вы пошли по пути долгожительства и роботов, и потенциал исчез. Теперь у вас нет пятидесяти миров. Солярия покинута. Со временем так будет и с другими. Поселенцы же не намерены толкать космонитов на путь вымирания, но и вмешиваться в их добровольный выбор не собираются. А ваша речь была направлена на вмешательство.

– И я этому рада. Что же, по-вашему, я должна была сказать?

– Я вам говорил. Мир, любовь… и вы сели. Вы могли закончить меньше, чем за минуту.

– Не могу поверить, что вы рассчитывали на такую возможность – глупость с моей стороны, – сердито сказала Глэдис. – За кого вы меня принимаете?

– За того, за кого вы сами принимали себя – за человека, который до смерти боится выступить. Откуда мы знали, что вы сумасшедшая, которая за полчаса сумела убедить жителей Бейли-мира громогласно приветствовать то, против чего они восставали всю жизнь? Но сейчас, – он тяжело встал, – я тоже хочу принять душ и хорошенько выспаться, если смогу. Увидимся завтра.

– А когда мы узнаем, что решили ваши Директора насчет меня?

– Когда они решат, а это может быть не так скоро. Спокойной ночи, мадам.

41

– Я сделал открытие, – сказал Жискар без тени эмоций в голосе, – и сделал его потому, что впервые за все время моего существования я оказался перед тысячами человеческих существ. Будь это два столетия назад, я сделал бы это открытие тогда. Если бы я не встретился с таким множеством людей, не было бы открытия.

Подумать только, сколько жизненно важных пунктов я мог бы получить, но никогда не получал и не получу, потому только, что на моем пути никогда не встретятся нужные условия. Я останусь в полном неведении, если обстоятельства не помогут мне. А на них я не могу рассчитывать.

– Не думаю, друг Жискар, – сказал Дэниел, – что мадам Глэдис с ее давно поддерживаемым образом жизни, могла бы с таким хладнокровием стоять перед тысячами. Не думаю, что она могла бы вообще что-нибудь сказать. Полагаю, что ты направил ее и обнаружил, что можешь сделать это без вреда для нее. Это и есть твое открытие?

– Друг Дэниел, я рискнул только ослабить очень немногие нити торможения, ослабить лишь настолько, чтобы позволить ей сказать несколько слов и быть услышанной.

– Но она сказала много больше.

– После этой микроскопической поправки я повернул множество мозгов, перед которыми я оказался. Я никогда не экспериментировал с таким количеством, как и леди Глэдис, и был ошеломлен, как и она. Сначала я думал, что ничего не смогу сделать с обширной ментальной связанностью, которая била в меня. Я чувствовал себя полностью беспомощным, друг Дэниел.
[1] [2]