Глава вторая. На Компореллоне (1)

– Это спор ни о чем, дружочек, – сказал Пелорат. – Я не менее тебя озабочен нарушением твоей уединенности. Как и моей, впрочем. Блисс и я будем сдерживаться, не правда ли, Блисс?

– Все будет, как ты пожелаешь, Пел.

– В конце концов, – сказал Пелорат, – мы проведем гораздо больше времени на планетах, чем в космосе, а на планетах препятствий для уединения…

– Мне до лампочки, чем вы будете заниматься на планетах, – оборвал его Тревайз, – но на этом корабле я главный.

– Конечно, конечно, – поспешно согласился Пелорат.

– Ну, раз мы это утрясли, пора трогаться.

– Но подожди. – Пелорат схватил Тревайза за рукав. – Трогаться. Куда? Где находится Земля, не знаем ни ты, ни я, ни Блисс, не знает и твой компьютер. Ведь ты давно говорил мне, что в нем отсутствует всякая информация о Земле. Что ты намерен предпринять? Ты же не можешь дрейфовать наугад по всему космосу, дружочек.

Тревайз на это только улыбнулся. Впервые с тех пор, как он попал в объятия Геи, он чувствовал себя хозяином своей судьбы.

– Уверяю тебя, – сказал он, – что дрейф не входит в мои намерения, Дженов. Я точно знаю, куда направляюсь.

7

Не дождавшись ответа на свой робкий стук в дверь, Пелорат тихонько вошел в рубку. Тревайз был поглощен внимательным изучением звездного пространства.

– Голан, – окликнул его Пелорат и остановился в ожидании.

Тревайз обернулся.

– Дженов! Присаживайся. А где Блисс?

– Спит. Мы уже в космосе, как я погляжу.

– Ты прав, – кивнул Тревайз.

Он не был удивлен неведением друга. В этих новых гравитационных кораблях просто невозможно было заметить взлет. Никаких побочных явлений – ни перегрузок, ни шума, ни вибрации.

Обладая способностью отталкиваться от внешних гравитационных полей с какой угодно, вплоть до полной, интенсивностью, «Далекая звезда» поднималась с поверхности планеты, как бы скользя по некоему космическому морю. И пока она это проделывала, действие гравитации внутри корабля, как это ни парадоксально, оставалось нормальным. Конечно, пока корабль находился в атмосфере, не было нужды в ускорении, так что вой и вибрация быстро рассекаемого воздуха отсутствовали. Но, как только атмосфера оставалась позади, можно было начинать разгон, и притом довольно быстрый, не тревожа пассажиров.

Это было исключительно удобно, и Тревайз не видел, как еще можно усовершенствовать способ передвижения, если только люди не найдут возможности махнуть сквозь гиперпространство совсем без корабля, наплевав на любые, даже самые сложные гравитационные поля. Сейчас же «Далекой звезде» нужно было удирать от Геи в течение нескольких дней, пока интенсивность гравитационного поля не ослабнет и можно будет совершить Прыжок.

– Голан, дружочек, – сказал Пелорат, – могу я минуту-другую поговорить с тобой? Ты не слишком занят?

– Я совсем не занят. Компьютер делает все сам, после того как я его соответственно проинструктирую. А временами кажется, что он предугадывает мои инструкции и выполняет их прежде, чем я сформулирую приказ. – Тревайз любовно провел ладонью по поверхности пульта управления.

– Мы очень подружились, Голан, за то короткое время, что знаем друг друга, хотя, должен признать, я с трудом верю, что прошло так мало времени. Так много всего случилось. Это так удивительно… Когда я думаю об этом, то получается, что половина всех событий, которые я пережил за свою жизнь, произошла в последние несколько месяцев. Или это только кажется. Я готов сказать…

Тревайз протестующе поднял руку.

– Дженов, ты отвлекаешься. Ты начал с того, что мы с тобой быстро сдружились. Да, это так, и мы все еще друзья. Однако ты знаешь Блисс совсем недавно и с ней еще крепче подружился.

– Тут другое дело, – сказал Пелорат, смущенно кашлянув.

– Конечно. И что же следует из нашей недолгой, но крепкой и выстраданной дружбы?

– Если, дружочек, мы все еще друзья, как ты только что сказал, то я хотел бы поговорить о Блисс, которая, как ты верно отметил, особенно дорога мне.

– Я понимаю. И что из этого?

– Я знаю, Голан, ты не любишь Блисс, но ради меня, я хотел бы…

Тревайз взмахнул рукой.

– Минутку, Дженов. Я не в восторге от Блисс, но я не ненавижу ее. Ей-богу, у меня нет к ней враждебного чувства, Она привлекательная молодая женщина, и, даже если бы она такой не была, я готов был бы считать ее таковой ради тебя. Я не люблю Гею.

– Но Блисс – это и есть Гея.

– Знаю, Дженов. Именно это так осложняет дело. Пока я думаю о Блисс как о человеке – нет проблем. Как только я вижу в ней Гею – они появляются.

– Но ты не дал Гее ни единого шанса, Голан. Послушай, дружочек, позволь мне признаться кое в чем. Когда Блисс и я занимались любовью, она порой позволяла мне подключиться к ее сознанию на минуту-другую. Не дольше, так как считает меня слишком старым, чтобы адаптироваться к этому. Ах, не ухмыляйся Голан, ты, должно быть, тоже слишком стар для такого. Если изолят, такой, как ты и я, станет частью Геи более чем на минуту или две, наш мозг может быть поврежден, а если это продолжится пять-десять минут, то приведет к необратимым изменениям. Если бы ты только мог испытать это, Голан!

– Что? Необратимое повреждение мозга? Нет уж, спасибо.

– Голан, ты нарочно не хочешь понять меня. Я имел в виду только тот краткий миг единения. Ты даже не представляешь, что теряешь. Это неописуемо. Блисс говорит, что это ощущение радости. Это все равно что говорить о радости, когда наконец выпьешь глоток воды после того, как чуть не умер от жажды. Я не могу даже придумать сравнения. Ты разделяешь все радости, которые миллиард человек испытывают по отдельности. Это не постоянная радость – будь это так, ты бы быстро перестал чувствовать ее. Это пульсирует… мерцает… такой дивный пульсирующий ритм, который не позволяет оторваться. Это большая – нет, не большая – лучшая радость, чем я когда-либо мог ощущать сам по себе. Мне хотелось плакать, когда она закрывала передо мной двери…

Тревайз покачал головой.

– Ты потрясающе красноречив, мой друг, но это звучит очень похоже на то описание состояния псевдоиндорфинной зависимости или действия других наркотиков, которые дарят краткую радость, за которую приходится потом платить непрекращающимся кошмаром. Это не для меня! Я не собираюсь продавать свою индивидуальность за короткие вспышки радости.

– Я пока свою индивидуальность не потерял, Голан.

– Но надолго ли ты сохранишь ее, если будешь продолжать в том же духе, Дженов? Ты будешь желать еще и еще этого дурмана – до тех пор, пока в конце концов твой мозг не разрушится. Дженов, ты не должен позволять Блисс проделывать такое с тобой. Наверное, лучше мне самому поговорить с ней об этом.

– Нет! Не надо! У тебя не хватит душевного такта, ты же знаешь, а я… я не хочу ее обидеть. Уверяю тебя, она сильнее беспокоится обо мне, чем ты можешь себе вообразить. Ее гораздо сильнее пугает возможность повреждения моего мозга, чем меня, не сомневайся.

– Ну, тогда, Дженов, я бы посоветовал тебе больше не ставить экспериментов. Ты прожил пятьдесят два года, зная другие способы испытывать удовольствие и радость, и твой мозг привык к ним. Не поддайся новому, экзотическому пороку. За это придется расплачиваться, если не сейчас, то потом.

– Но, Голан, – сказал Пелорат тихо, глядя себе под ноги. – Можно на это и так посмотреть. А представь, если бы ты был одноклеточным существом…

– Я понимаю, к чему ты клонишь, Дженов. Забудь это. Блисс и я уже апеллировали к этой аналогии.

– Да, но ты подумай все-таки. Допустим, мы вообразили одноклеточный организм с человеческим уровнем сознания и способностью мыслить. А теперь представь, что ему выпала возможность стать многоклеточным организмом. Не будет ли одноклеточное оплакивать потерю своей индивидуальности и горячо протестовать от мысли о предстоящем насильственном режиме работы клеток во всем организме? И будет ли оно право? Может ли отдельная клетка даже вообразить, какова мощь человеческого мозга?

Тревайз резко тряхнул головой.

– Нет, Дженов, это порочная аналогия. Одноклеточный организм не может обладать сознанием и всякой способностью мыслить, а если может, то способность эта так бесконечно мала, что ее возможно приравнять к нулю. Для таких существ утрата индивидуальности – это утрата того, чего у них, в сущности, никогда и не было. У человека, однако, есть и должна быть способность мыслить. Он на самом деле обладает сознанием и если теряет его, то теряет свой независимый разум. Так что аналогия – на двоечку.

На некоторое время воцарилось молчание, почти гнетущая тишина, и наконец Пелорат, пытаясь сменить тему разговора, спросил:

– А зачем ты смотришь на экран?

– Привычка, – ответил Тревайз, кисло улыбнувшись, – Компьютер сообщает мне, что нас не преследуют геянские корабли и что сейшеллский флот не вылетел нам навстречу. Так что я смотрю на обзорный экран для самоуспокоения – нет ли где чужих кораблей. Правда, компьютерные сенсоры в сотни раз зорче и чувствительнее моих глаз. Более того, компьютер способен воспринимать некоторые свойства пространства очень тонко – такие свойства, которые мои органы чувств не могут ощутить ни при каких условиях. Знаю и все-таки смотрю.

– Голан, если мы, правда, друзья… – проговорил Пелорат.

– Обещаю, я не сделаю ничего, что может обидеть Блисс, по крайней мере, насколько позволят обстоятельства.

– Тогда другой вопрос. Ты скрываешь от меня цель нашего путешествия, словно не доверяешь мне. Куда мы направляемся? Ты думаешь, что знаешь, где находится Земля?

Тревайз взглянул на него, удивленно подняв брови.
[1] [2] [3] [4]