5. Толпа родственников (2)

Крошка Фухс с пушистым усами – из тех, что вырастают под носом у кропотливых библиофилов и мастеров филиграни, извлек из здоровенного альбома большую старинную фотографию, наклеенную на картон. Ну и ну, это был тот самый групповой снимок «самарских Корбахов» из архива бабушки Ирины! Те же тиснения на паспарту, различаются даже фирменные знаки, «Электровелография Сизяковых, Самара», и на фоне богатых драпировок и «швейцарского» вида – раскинувшееся в креслах и на канапе еврейско-европейское семейство.

– Как вы умудрились сделать такую копию?

Стенли расхохотался, очень довольный:

– Ну и ну, – сказал он почти по-русски. – Это не копия. Тот самый оригинал, о котором вы мне рассказывали в Эл-Эй. Теперь она ваша, мой друг!

Оказалось, что после встречи потомков однояйцевых близнецов в Москву отправилась вся исследовательская группа. Им удалось многое выяснить. Сначала бэд ньюз, Алекс. Ваша квартира была опечатана органами еще в прошлом году, когда вы попросили в Америке политическое убежище. Перед этим там был обыск, вынесли много бумаг. Кажется, они хотели вас заочно судить, как в свое время Рудольфа Нуриева, но что-то сорвалось, процесс не состоялся. Теперь гуд ньюз.[119] «Шуты», вообразите, до сих пор существуют и даже неплохо себя чувствуют. Дело в том, что за это время ваша актриса Наталья Моталина стала любимой певицей Кремля и даже как будто фавориткой какого-то кремлянина. Ее приглашают петь народные песни на все торжественные концерты по поводу юбилеев. Вот почему театр жив. Ребятам вашим даже удалось сохранить в репертуаре два ваших спектакля, правда, без указания имени на афишах. Все «Шуты» вам передают привет, все очень веселые и смелые. Мы даже записали кое-что.

Лестер Сквэйр извлек из кейса крохотный диктофончик – из тех, что немедленно растворяются во рту, буде их владелец кем-нибудь схвачен, и активировал его венериным бугром левой ладони. Послышалось хоровое чтение труппы: «Наш любимый Сашка Корбах! Мы не провалились в прорву! Мы шутуем, как могем, а на брехунов кладем!»

– Алекс, Алекс, что с вами? Простите, я не ожидал, что вы так…

Стопроцентно стабильный агент британской службы с изумлением смотрел на внезапно разрыдавшегося лысого человека. АЯ упал лицом в ладони, тощие плечи его конвульсивно дергались. Фухс сидел, почему-то запечатав губы указательным пальцем. Лейбниц смущенно перелистывал исторический фолиант. Стенли, не скрываясь, вытирал заслезившиеся глаза. Этот Алекс, думал он, этот чертов Корбах.

– Прошу прощения, джентльмены, – очень скоро сказал АЯ. – Все, что связано с театром, вызывает у меня какую-то странную истерику. Теряю всякий контроль. Так как же вы добыли эту фотографию, джентльмены?

– Мы ее просто выкупили, – сказал Лейбниц.

– У КГБ? – изумился Александр.

– Почему это вас так удивляет?

– Ну, все-таки «рыцари революции».

– Нет в Москве людей более падких на доллары, чем эти «рыцари», если не считать парней из ЦК комсомола. Последние готовы продать мумию Ленина.

Фухс пригасил свет и включил слайд-проектор. Самарские Корбахи четко отразились на белом куске стены между оригиналом Дюрера и полкой спортивных трофеев, добытых хозяином замка в бытность загребным восьмерки Колумбийского университета.

Итак, Алекс, в центре действительно сидит ваш родной прадед Натан. Поражает его сходство с прадедом нашего босса. Братья, похоже, в одно время запустили большие усы, что сделало их совсем неразличимыми. Справа от него иронически улыбающийся господин, это брат его жены, то есть вашей прабабушки, известный на Волге газетчик Вениамин Слонимский, слева располагается двоюродный брат Натана Казимир Корбах, то ли важный служащий, то ли совладелец банка «Взаимный кредит», это будет уточняться. Здесь же в группе старшего поколения мы видим жен этих трех джентльменов, Ревекку, Ксению и Матильду; шляпы с перьями. Второе поколение располагается по флангам, и среди них на левом, разумеется, фланге стоят ваш дед Рувим Натанович и его сестра Эсфирь Корбах-Верхово-Лошадина, петербургские художники нового направления, о чем свидетельствуют шарф Эсфири и пиджак внакидку Рувима. Третье поколение представлено детьми в новеньких морских костюмчиках, вашими будущими дядьями и тетками, а также двумя юнцами в белых летних тужурках, Волей Корбахом и Нолей Слонимским. В том году эти двое окончили частную гимназию и готовились преодолеть процентную норму для поступления соответственно в Казанский университет и Петербургскую консерваторию. Вы были правы, сказав Стенли, что оба они летом 1919 года вступили в добровольческий полк Учредительного собрания и ушли в эмиграцию. Есть сведения, что Ноля, то есть Арнольд Слонимский, осел в Париже, где был сначала тапером немого кино, а потом, как ни странно, стал там пионером американского джаза. Что касается Воли, то есть Владимира Леопольдовича Корбаха, то он, не доехав до Парижа, осел в Тегеране, служил там в английской нефтяной фирме и женился на местной еврейской девушке Мириам Корбали.

Пока Фухс все это рассказывал, у него распушились усы и бакенбарды, а глаза разгорелись, как у охотящегося кота.

– Ну, хватит пока, – сказал ему Стенли. – Эдак вы дойдете до вавилонского плена!

Фухс потух. Сквэйр рассмеялся:

– А почему бы нет?

Стенли пошел на балкон, прихватив с собой бутылку порта хорошей, то есть по крайней мере тридцатилетней, выдержки. В дверях он обернулся и поманил за собой Александра. Вдвоем они вышли под звездное небо.

«Ты помнишь, Алекс, что Господь сказал Аврааму? Как нельзя счесть звезд на небе, так и не счесть будет твоего потомства. Эти звезды, Алекс, это ведь не просто метафора, Алекс, не правда ли? Ведь недаром же были соединены в одном речении Господа звезды и человеческие потомства, как ты считаешь?» Ах, елки-палки, мысленно произнес Александр и вспомнил сахалинского смертоносного летчика. Я не могу сейчас говорить о звездах мироздания, когда меня одна лишь моя собственная звездочка манит. «Это наше отечество, дорогой кузен», – произнес Стенли и довольно бесцеремонно потыкал в отечество большим пальцем. – «Стенли, мы еще поговорим с тобой о „человеческих молекулах“, но сейчас я очень спешу, прости меня».

Этот Алекс, подумал Стенли, в его комнате пахло блядством, он и здесь, похоже, присмотрел себе какое-то приключение. Он подтолкнул его локтем и спросил: «Как там Берни?»

АЯ вспомнил, как кувыркалась тогда Бернадетта со своего стула в баре: грива с гребнями, моток перламутра, полкилошные клипсы, ножищи в белых чулках с розовыми подвязками. «Великолепно, – сказал он. – Просила вам напомнить о себе, сэр».

«В самом деле? – восхитился богач. – Вот сладкая девочка! Нежнейшее создание из всех, с кем я имел дело!»

С кем же он имел дело до нее, подумал Александр и направился к выходу. Стенли смотрел ему вслед. Не без мудрости смотрю ему вслед, думал он. Взираю как старший брат. Вижу его насквозь. Не удивлюсь, если Ленор взяла его на крючок. Иди, иди, последыш однояйцевого! Только не нарвись на грязевую комету в этой галактической путанице!