Белый круг (10)
[1] [2] [3] [4]- Значение перспективы, например, - сказала Лотта. - В этом нелегко разобраться.
- Я попробую запомнить, - сказала Мири. - А потом разберусь, когда пойду учиться... Но я все равно за Руби! - Она глядела на скрестившего руки Малевича почти сердито.
- Почему же? - опустив фотографию на стол, с изумлением спросила Лотта.
- Потому что я за наших, - объяснила Мири.
- Очень хорошо... - сказала Лотта. - Вот эту тетрадь тебе обязательно надо будет прочитать, это заметки Руби о методах передачи движения в живописи. Картина, он считал, не должна казаться застывшим набором линий, картина должна пульсировать и жить.
- Как человек? - уточнила Мири.
- Пожалуй, вместе с человеком, - подумав, сказала Лотта.
- И умирать вместе с ним? - спросила Мири.
- Нет, - сказала Лотта. - Картины не умирают. Вот погляди - разве такое может умереть?
Она достала из папки и держала в руках лист плотной бумаги, на которой пером, непрерывной тонкой линией была изображена обнаженная женщина на диване с высокой овальной спинкой. Женщина полулежала, одна ее нога, свешиваясь, пальцами касалась пола, а подбородком она опиралась о раскрытую ладонь согнутой в локте руки. Еще чуть-чуть - и обнаженная соскользнет с дивана, подойдет к окну, оставшемуся за границей рисунка, и, драпируя наготу кружевной белой занавесью, выглянет на улицу.
- Модильяни, - сказала Лотта. - И больше никто так не умел. Никто и никогда.
- А ее как зовут? - неотрывно глядя на рисунок, спросила Мири. - Это ваша знакомая?
- Нет, - улыбнулась Лотта. - Это его знакомая... Видишь, ты спрашиваешь о ней, как о живом человеке. И через пятьдесят лет твоя внучка будет спрашивать у тебя то же самое. А она умерла, и Модильяни нет в живых.
Стол был уже сплошь покрыт бумагами, а чемодан разобрали лишь наполовину. Лотта мельком заглядывала в письма, называла имена людей на фотографиях:
- Руби с Мейерхольдом, они начинали вместе одну постановку, но ничего из этого не вышло - на сцене не вышло. Зато сохранились эскизы костюмов, я тебе их покажу... Это Маяковский в бильярдной, он сейчас будет бить, а Руби намеливает кий. Руби рассказывал, что как-то раз он выиграл у Маяковского, так тот потом с ним месяц не разговаривал: злился.
- Такие знаменитые люди... - передавая Лотте очередную стопку бумаг, сказала Мири. - Как в музее.
- Тут вся моя жизнь, - сказала Лотта. - От начала и до конца.
- Нет! - разгибаясь над чемоданом, резко сказала, почти выкрикнула Мири.
Лотта взглянула удивленно.
- Не до конца! - сказала Мири. - Просто я научусь фотографировать и буду вас снимать каждый день. А вышивки! Надо их здесь хранить, в музее, а не в коробке.
- Сделаем перерыв, - предложила Лотта, - выпьем чаю, а потом досмотрим. Там, на дне, картины Руби... Дай-ка мне посмотреть вон тот листок, он лежит наверху!
- Тут не по-русски, - сказала Мири. - Список какой-то. - И, медленно разбирая немецкие рукописные буквы, прочитала первые две строчки из длинного, на всю страницу, столбца: - Маркузе - три. Пикассо - два... Что это?
- Опись моей немецкой коллекции, - неохотно сказала Лотта. - Это важная бумага. Очень важная.
[1] [2] [3] [4]