XVIII

XVIII

То, что он не смутил, а возмутил делегацию, несколько ошарашило главу новоиспеченного правительства острова Взаимопонимания. Это противоречило его представлениям о том, как чернокожие должны воспринимать брань и угрозы белого. Конечно, у Фламмери и в мыслях не могло быть, что островитяне только по прирожденной тактичности и из гостеприимства не выказывают знаков соболезнования людям, обреченным на всю жизнь примириться со своим неестественным и некрасивым (светлым, как кокосовая мякоть!) цветом кожи. Он почел бы детской мистификацией, услышав, что островитяне не испытывают никакого трепета и благоговения перед белыми как таковыми, то есть перед белыми, если они лишены автоматов и тому подобных орудий человекоубийства.

Но как мистер Фламмери ни был далек от таких мыслей, он не мог все же не заметить, что старики покинули Северный мыс не столько напуганные, сколько оскорбленные и рассерженные. Мистер Фламмери приписывал столь прискорбные итоги переговоров подрывной деятельности Егорычева.

- Мне кажется, - сказал Фламмери, - что силой обстоятельств мы оказываемся вынужденными принять в высшей степени важные решения.

При этих словах Мообс подмигнул Кумахеру, и оба новоявленных дружка тактично, удалились из пещеры.

Кумахер был в отличном состоянии духа. Он мурлыкал себе под нос «Ойру».

- Хорошая музыка! - одобрил Мообс «Ойру». - А ну, как она поется, эта песенка?

Напоминаем, это была такая старая песня, что люди возраста Мообса не могли не воспринимать ее, как самоновейшую.

Мы танцуем ой-ра, ой-ра... -

с удовольствием пропел Кумахер, который ничего не имел против того, чтобы расширить музыкальный кругозор настырного репортера. - Подтягивайте!.. Если у вас есть хоть малейший музыкальный слух, вы ее заучите в пять минут.

- Есть у меня слух! - отозвался Мообс. - А ну, давайте сначала!

Они устроились со всеми удобствами в холодке и, напевая «Ойру», с интересом наблюдали, как Розенкранц. Гильденстерн и Полоний, облюбовав более или менее укромное местечко по ту сторону пещеры, поспешно сооружали себе шалаш из сучьев, травы и банановых листьев. Неграм было решительно дано понять, что, как люди с черным цветом кожи, они не имеют никаких оснований рассчитывать на проживание, даже самое кратковременное, в пещере, где обосновались белые.

Розенкранц и компания были слишком подавлены своим неожиданным эмигрантским положением, чтобы начать уточнять, почему естественный красивый черный цвет кожи является непреодолимым препятствием для совместного пребывания с белыми под одним кровом даже во время ливня, который через час, самое позднее два, должен был разразиться над островом. Они склонны были относить брезгливость, с которой обращались с ними обитатели Священной пещеры, за счет своего предательства. Они сознавали, что люди, предавшие родную деревню, заслуживают не только презрения, но и смерти, и поэтому смиренно готовились встретить надвигавшийся ливень, а затем и промозглую, сырую ночь под жалкой крышей наспех сооруженного шалаша.

Пока они под насмешливо-любопытными взглядами Мообса и Кумахера старались успеть окончить постройку шалаша до начала ливня, в пещере происходило совещание, которое Фламмери охарактеризовал как историческое для взаимоотношений между правительством и населением острова Взаимопонимания.

- Джентльмены, - начал Фламмери, когда Мообс и Кумахер скрылись за пещерой, - нужно ли мне говорить о том, что мы связаны солидарностью и что эта солидарность указывает нам наш долг?

Джентльмены поспешили заверить, что в этом нет никакой необходимости.

- Самые худшие наши опасения оправдались, - продолжал мистер Фламмери в великой скорби за человечество, - оправдались значительно раньше, чем это можно было предполагать. Это наполняет мое и, надеюсь, ваши сердца глубочайшей печалью...

Фремденгут не замедлил подтвердить, что и его сердце действительно переполнено печалью и ничем иным. Цератод промолчал.

- На острове с устрашающей быстротой разгорается анархия, кощунственно повержены в прах уважение к порядку, к старшим, к выборным институтам, к авторитету белого человека. Увы, если еще не всем островом, то уж во всяком случае несчастным селением Новый Вифлеем заправляют марксистские демагоги и террористы. Именно интригам и дьявольским проискам известного вам Егорычева обязаны своим изгнанием из Нового Вифлеема совсем недавно и единодушно избранные старейшины, которым мы, как добрые христиане, предоставили право убежища в районе нашей пещеры. Мы не ждем знаков признательности от бедных изгнанников, мы лишь выполнили наш долг. Итак, рядом с нами первые жертвы того прискорбного безначалия, которое грозит превратиться в подлинное бедствие для всего острова. Можем ли мы остаться в стороне, мы, несущие моральную ответственность перед господом нашим за гражданский мир и благоденствие острова сего? Разве не поставили мы, уступая горячим настояниям лучших, наиболее жадно тянущихся к цивилизации представителей туземного населения, свои подписи под договором от девятого июня сего года? И разве мы не ратифицировали с вами этот договор в сердцах наших, дорогой мистер Цератод? (Мистер Цератод позволил себе перебить Фламмери, чтобы подтвердить, что именно это он и предпринял в сердце своем сразу по подписании упомянутого договора.) Нет, друзья мои, нет, нет и еще раз нет, мы не смеем вводить себя в заблуждение и тем более не должны обманывать наших чернокожих братьев во Христе надеждами, что мы можем уклониться от долга, который сами возложили на свои слабые плечи этим договором. И разве не говорил нам господь?..

Тут мистер Фламмери минут пять истекал выдержками из священного писания, и оба его собеседника перенесли этот очередной приступ лицемерия с завидной стойкостью и пониманием.

Затем последовал обмен мнениями, который мы в целях экономии времени передаем только в самых общих чертах.

Барон фон Фремденгут признал чрезвычайно ценной и своевременной мысль мистера Фламмери о том, что следует как можно скорее преградить путь анархии, по крайней мере, в остальные деревни, раз она уже успела пустить свои губительные корни в Новом Вифлееме.

- Пожар должен быть потушен в самом начале и любой ценой! - энергично заключил он свои соображения. - Население острова ждет от своих белых покровителей и руководителей помощи в борьбе против обрушившейся на него славянской опасности! Смеем ли мы отказать ему в этом? Нет, не смеем! .. Настало время решающей оздоровительно-устрашающей акции...

Против последней мысли Фремденгута мистер Цератод нашел существенные возражения. Во-первых, такая акция, на его взгляд, была преждевременна, а потому и вредна. Во-вторых, если ее и готовить, то следовало бы, на его взгляд, одновременно попытаться собрать демократически подготовленное совещание старейшин всех пяти деревень, конечно, без Егорычева, Смита и подпавшего под их возмутительное влияние Гамлета Брауна, и попытаться еще раз растолковать им всю историческую обреченность их неразумного сопротивления поступательному движению цивилизации. В-третьих, если и будет решено обойтись без такого совещания, что повергло бы мистера Цератода в глубокую скорбь, следовало бы все же, на его взгляд, заранее продумать оздоровительную акцию так, чтобы она в наименьшей степени расходилась с требованиями гуманности.

- Пролитие крови, буде оно представится по ходу операции необходимым, - решительно заявил он, - должно быть самым минимальным.

- Бесспорно! - согласился Фламмери.

- Второе и не менее категорическое требование, - жестко продолжал Цератод, - полное соблюдение во время оздоровительной акции всех принципов демократии и уважения к человеческой личности.

- Будет исполнено, сэр, - сказал Фремденгут.

- И никакого колониализма! .. Даже малейшего привкуса колониализма!

- Ни малейшего привкуса, сэр.

Ввиду исключительной важности обсуждаемого вопроса Цератод потребовал официального и поименного голосования.

Двое - Фламмери и Фремденгут - проголосовали «за». Цератод воздержался и потребовал для полного соблюдения демократии пригласить Мообса и Кумахера принять участие в голосовании.

Теперь четверо отдали свои голоса «за», Цератод снова воздержался.

Тем самым решение об оздоровительной акции было принято четырьмя голосами при одном воздержавшемся. Поскольку демократические принципы - обсуждение и голосование - были полностью соблюдены, Цератод заявил, что подчиняется воле большинства.

Исполнительные и трудолюбивые служаки Фремденгут и Кумахер захватили с собой бинокль и вышли на лужайку, чтобы на местности уточнить кое-какие подробности плана завтрашней операции. В общих чертах он ими уже, оказывается, был продуман заранее. («Ну, не золотые ли это парни, Цератод?» - «Мда-а-а... как вам сказать. ..».)

Мообс, насвистывая «Ойру», отправился в клетушку, где раньше находились в заключении пленные, и собрался прикорнуть на койке.

Фламмери, по совести говоря, собирался совершить перед сном небольшую прогулку, но Цератод (удивительно, как испортился за последние несколько дней его характер!) остановил его:

- Я хотел бы, мистер Фламмери, обратить ваше внимание на некоторую ненормальность создавшегося положения...

Фламмери раскуривал в это время сигару. Он не спеша выпустил изо рта клуб дыма и с удовольствием втянул его ноздрями в себя.

- Прекрасная все-таки вещь гавана, особенно здесь, на краю света!

- Я здесь старший по чину? - спросил Цератод, стремительно накаляясь.

- Если продолжать считать барона противником... Ну что за сигара!.. '

- Разрешите мне, по крайней мере, не считать его союзником в дипломатическом смысле этого слова!

- Хорошо... если это вам так экстренно требуется.

- А раз так, - победоносно заключил Цератод, - то мне здесь никто, слышите, никто не может приказывать. Старший по чину офицер находится во время выполнения той или иной боевой операции там, где он считает нужным с точки зрения военной обстановки.

Фламмери отвечал ему невыносимо наставительным тоном:
[1] [2]