III

[1] [2] [3]

III

Гостей привели на площадку, так хорошо укрытую среди деревьев за южной Окраиной деревни, что им самим ни за что бы ее не разыскать. С трех сторон она правильным полукругом вдавалась в плотную и сумрачную чащу, из которой несло теплой гниловатой сыростью. С четвертой, из-за сравнительно редких деревьев, открывался великолепный вид на океан, позолоченный солнцем. Солнце уже клонилось к закату.

Обед был готов. Уже сняты были с котлов пожухнувшие и пожелтевшие от жирного пара широкие пальмовые листья, заменявшие крышки. Аромат крепкой мясной похлебки распространился по площадке. Убедившись, что все в сборе, Гамлет в сопровождении троих других старейшин величаво и в полном молчании проследовал через деревню на просеку, ведшую к берегу. Там, где просека кончалась, они остановились и пять раз прокричали во всю мощь своих здоровых легких:

- Пусть знает все человечество!.. Пусть знают все! .. Кто соскучился по доброй и сытной мясной пище? .. Новый Вифлеем зарезал четырех козлят! .. Четырех самых жирных и самых крупных козлят!.. Каких только знало человечество!.. Новый Вифлеем сварил похлебку из двух козлят!.. А двух изжарил на отлично разогретых камнях!.. Все, кто хочет поесть жареного или вареного мяса! .. Все, кто хочет порадовать свой живот вкусной и жирной похлебкой! .. Поскорее присоединяйтесь к нам! .. Сейчас мы начинаем!..

Никто не явился на их искренний и радушный зов, потому что никого во всей округе не оказалось. Но закон требовал, чтобы каждый раз, когда такое пиршество устраивалось, старейшины деревни выходили за околицу и пять раз самыми громкими голосами приглашали всех, кто поблизости окажется. Это был очень справедливый закон, ибо мясо на острове Разочарования было большой редкостью, не то что рыба или кокосовые орехи и бананы..

Убедившись, что не было в окрестностях деревни желающих присоединиться к обеду, четверо старейшин Нового Вифлеема так же торжественно и молчаливо вернулись на площадку и остановились у котлов. Каждое их движение было размеренно, каждый жест рассчитан. Это было священнодействие, выверенный и уточненный десятилетиями, а может быть, и столетиями церемониал принятия внутрь мясной пищи людьми, которые, окруженные благодатной и, казалось бы, щедрой природой, должны были в тяжких и повседневных боях с нею добывать себе средства к существованию.

Сразу прекратился оживленный и нетерпеливый шум, царивший кругом. Начинался следующий этап священнодействия. Гамлет стал по очереди выкликать своих односельчан и гостей из Доброй Надежды. Белые гости прошли вне очереди.

Каждому из вызванных один из старейшин вручал миску, изготовленную из половинки кокосового ореха. Ее нельзя было поставить, у нее было яйцевидное дно, ее нужно было во время пользования держать в руках. Второй старейшина такой же половинкой ореха, но превращенной в половник с искусно приделанной к ней коленчатой ручкой, черпал из котла и по самые края заполнял миску горячей и густой похлебкой, вкусно пахнувшей какими-то неведомыми кореньями. Третий старейшина выдавал каждому с величавым поклоном раковины с притупленными краями или надлежащим образом отшлифованные кусочки кокосового ореха, которые должны были служить ложками, и отсчитывал по десятку печеных бананов, которые заменяли на острове Разочарования хлеб.

Гостям были предложены циновки. Остальные участники пиршества живо уписали свои порции, стоя, или улегшись на траву животом вниз, или полулежа на ней, как римские патриции, или опершись спинами о прохладные шершавые стволы деревьев.

В это время с просеки, ведшей в Новый Вифлеем, донесся легкий свист. Младший из старейшин удалился на просеку, чтобы справиться, в чем дело. Спустя минуты две он вернулся и подошел к белым.

- Мальчик Смит вызывает белого джентльмена.

Это меня, - заявил Фламмери, вручил свою миску на попечение Мообсу и поспешил на просеку.

Так Мообс и застыл в неудобной и смешной позе с двумя наполненными похлебкой половинками кокосового ореха в руках.

- Какой там мальчик Смит? - с недоумением промолвил Егорычев. - Тут что-то напутали. Наверно, что-нибудь срочное от Смита.

Он последовал за Фламмери и увидел, как тот принял от запыхавшегося мальчишки аккуратно перевязанный пакет.

- Это мне, - сказал Фламмери Егорычеву. Потом он спросил мальчика:

- Получил гвозди?

- Получил.

- Надо сказать: «Спасибо, сэр, получил», - поправил его Фламмери, как истинный ревнитель цивилизации.

- Спасибо, сэр, получил, - послушно повторил мальчик, тяжело переводя дыхание.

- Сколько?

- Два гвоздя.

- Надо сказать: «Два гвоздя, сэр».

- Два гвоздя, сэр. Вот они!

И мальчик показал два гвоздя, крепко зажатых в потном кулачишке.

- Можно мне идти? - спросил он.

- Надо сказать: «Можно мне идти, сэр?» - с редкостным терпением снова поправил его Фламмери.

- Можно мне идти, сэр? - с неменьшим терпением повторил За ним юный Смит.

- Иди, мой юный друг, и постарайся найти для этих гвоздей самое нравственное применение.

Когда Фламмери закончил свое пожелание, которое рисовало бы его с самой лучшей стороны, не знай мы его так близко, мальчик был уже далеко.

Они возвращались на площадку молча. Уже когда они снова усаживались на циновки, Егорычев сказал:

- Пожалуй, надо будет нам перестать раздавать гвозди. Они смогут понадобиться для нашего плота.

- Отложим деловые разговоры на потом, - наставительно отозвался Фламмери, освободив наконец руку исстрадавшегося Мообса от своей миски и опуская в нее большую нежно-розовую раковину с затупленными краями. - Не будем забывать, что мы в гостях, пусть и у негров. И вообще, что касается нашего второго путешествия на плоту...

Не закончив фразы, он целиком переключился на еду.

Егорычев пожал плечами, но разговора продолжать не стал. Ему интересно было узнать, что находилось в пакете, за которым мальчик бегал на Священную лужайку к своему белому однофамильцу.

«Очевидно, новая подачка этим прохвостам Гильденстерну и Розенкранцу (ишь как они умильно смотрят на Фламмери!). Что-то он слишком уж с ними заигрывает. Придется еще сегодня уточнить этот вопрос», - решил Егорычев и стал доедать довольно приятное, чуть излишне кисловатое варево.

Когда с похлебкой было покончено, а на это потребовалось не больше трех-пяти минут, были вскрыты ямы, в которых на раскаленных камнях жарились аккуратно завернутые в пальмовые листья куски мяса. Аппетитный Запах похлебки сменился не менее манящим запахом жаркого. Теперь приступили к раздаче жареного и вареного мяса. Его рвали на части руками, и это опять-таки было правом и обязанностью старейшин. Один ловким и сильным движением раздирал Мясо, другой подставлял банановый лист, третий передавал мясо участнику обеда.

Но выкликал по-прежнему Гамлет Браун. Он это делал тщательно и с удовольствием. Каждый раз, вызвав к столу нового участника, он широко улыбался, и только тогда можно было в нем узнать прежнего, привычного Гамлета. Несколько белых и красных черт, которыми он украсил свое веселое и открытое лицо, настолько изменили его облик, что никто из белых гостей не смог его опознать. Это доставило нашему доброму малому самое искреннее наслаждение. Когда Егорычев, например, у него же осведомился, где Гамлет Браун, Гамлет от полноты чувств захлопал в ладоши, долго смеялся и, убедившись, что симпатичный молодой белый с желтой бородкой наконец узнал его, обнял и хлопнул Егорычева по спине. Он был попросту счастлив. Если его не узнал этот могущественный и мудрый человек, то куда уж какому-нибудь злому духу!

Егорычев был не на шутку увлечен тем, что совершалось вокруг него: он присутствовал на пиру людей каменного века! Сколько ученых (обычные смертные уже не в счет!) отдали бы год жизни, чтобы очутиться здесь на месте Егорычева! Какой поистине неоценимый клад представляло это зрелище для этнографа, историка общественных форм, историка материальной культуры, писателя, вообще культурного и любознательного человека!

Зато остальные белые гости не испытывали ничего, кроме чувства собственного превосходства и великолепного презрения к небогатому дикарскому комфорту. Правда, это не помешало им принять самое деятельное участие в обеде.

После мяса была подана рыба, а за нею десерт - нечто вроде холодного пудинга из мякоти кокосового ореха, очень спелых, темно-коричневых бананов и кисловатых оранжевых ягодок с мелкими, как у смородины, зернышками, которые островитяне называли козьими глазками. Обильно посыпанное творогом и политое кокосовым молоком, это довольно терпкое блюдо возбуждало жажду. Жажду утоляли из суповых мисок кислым, слегка пенистым хмельным напитком, по цвету и вкусу отдаленно напоминавшим кумыс. Недостатка в нем не было, островитяне дружно воздали ему должное, и вскоре площадка огласилась веселым гомоном подвыпивших людей. Несколько молодых парней побежали к кострам, которые уже успели покрыться серыми хлопьями мохнатого пепла, пододвинули недогоревшие остатки бревен, быстро раздули тлевшие угли, и лужайка озарилась неверным светом оживших костров. От деревьев, от людей, от копий, прислоненных к деревьям, от барабанов, походивших в полумраке на задремавших непомерно толстых и коротких крокодилов, пошли по траве длинные, живые, фантастические тени.

Солнце упало за почерневший океан, небо украсилось звездами, наступила ночь. Был на исходе седьмой час. Но в программе еще оставались песни, а после песен - воинственные пляски, без которых пиршество теряло бы всякое значение.

Вот Гамлет Браун многозначительно прокашлялся. Галдеж замолк. Островитяне тоже прокашлялись, приготовились к пению.

Духовный пастырь, он же колдун Нового Вифлеема, поднял руку, приглашая к тишине. Это был кряжистый старый человек с неглупым морщинистым лицом. С его крепкой шеи свисал на тоненьком, унизанном козьими зубами шнуре небольшой деревянный крест. Поредевшая, тщательно взбитая шевелюра была утыкана доброй полусотней разнокалиберных и разноцветных перьев. Но главным отличием колдуна от его паствы были значительно удлиненные серые трусы, щедро расписанные магическими фигурами птиц, солнца, месяца, людей и рыб. Они были перевязаны сантиметрах в десяти ниже колен широкими розовыми лентами, полученными в бескорыстный дар еще от барона фон Фремденгута. Несмотря на обильное возлияние, преподобный отец Джемс держался на редкость прямо, что можно было в равной степени объяснить и сознанием ответственности, лежавшей на нем, как духовном лице, и немалой его закаленностью в питии.

- Дети мои! - возгласил он. - Люди Нового Вифлеема и люди Доброй Надежды! Прежде всего возблагодарим всевышнего за то, что дождь не нарушил нашей трапезы, а также за то, что козлята были вкусны и дали отличный навар!

Нестерпимо фальшивя, островитяне дружно грянули гимн трехсотлетней давности.

- Боже, как они врут! - прошептал в великой душевной скорби Фламмери, считавший музыкальные переговоры с небом своей стихией и второй после биржевых операций специальностью. - Они поют как язычники! .. Друг мой, мистер Цератод, ради всевышнего, ради всего святого, остановите это кощунство!
[1] [2] [3]



Добавить комментарий

  • Обязательные поля обозначены *.

If you have trouble reading the code, click on the code itself to generate a new random code.