Глава тридцать третья. Только справедливости… (2)

– Очень прошу запротоколировать: осада Грауденца началась 13 февраля, а последние части гарнизона капитулировали 6 марта. Начальником нашей группы с 15 по 16 февраля был майор Беляев, а после его отъезда, с 16 февраля и до самого последнего дня, – я. За эти три недели – не десять, все двадцать дней – Забаштанский приезжал туда всего два раза. В первый раз он доехал до штаба полка, действительно видел меня, но мельком, так как спешил. Выслушал рапорт, но никаких указаний не давал. Второй раз он доехал только до штаба корпуса в нескольких километрах от города и по телефону приказал мне отдать армейскую звуковую машину. Это существенно затруднило нашу работу. Хорошо еще в дивизии раздобыли аппаратуру – кинопередвижку – и приспособили ее для звуковых передач… Это факты, отмеченные в документах, известные всем членам моей группы и почти всем работникам отдела!…

– Достаточно! Садитесь. Вас, товарищ подполковник, прошу остаться здесь. Садитесь, пожалуйста. Приглашаем свидетеля майора Беляева.

Я с удовольствием увидел, как потемнел и растерянно моргнул Забаштанский – теперь ему не удастся предупредить Беляева.

Тот вошел в парадном кителе с орденами и медалями. На меня даже не покосился, глядел только на председателя трибунала. Отвечал на вопросы быстро, отчетливо, хотя несколько суетливо, но держался уверенно, только руки сновали беспокойно, то за спину, то сжимались перед животом.

Он сказал, что подтверждает свои показания, данные на предварительном следствии. Подсудимый защищал немцев, занимался их спасением, да-да, гражданских немцев и их имущества.

Да, грубо нападал на наших солдат и офицеров, агитировал против мести врагу… Да-да, а потом даже плакал от жалости к немцам. И потом написал рапорт о демобилизации, как несогласный с политической линией командования… Да-да, это именно он, Беляев, увидел этот рапорт. Да, видел только он лично, порвал его и за это получил взыскание.

Судья спросил, какое задание получила группа, командированная в Восточную Пруссию, и было ли оно выполнено.

– Задание было – разведать и доложить обстановку: политико-моральное состояние населения, действия фашистского подполья. Конечно, было выполнено… в основном, конечно… поскольку имелись недостатки по вине подсудимого…

– Какие именно?

– Он мешал. Сам отвлекался, чтобы спасать немцев, вступал в пререкания… Нацеливал не туда…

– А кто был старшим по группе?

– Я.

– Вопрос к подполковнику Забаштанскому: вы показали, что задание было сорвано и что старшим по группе был майор Копелев. Вы подтверждаете ваши показания?

– Правильно! Задание было сорвано через его упадочное антипартийное поведение.

– И он был старшим?

– Я назначил его старшим, а майор Беляев получил отдельное задание.

– Майор Беляев, как же все-таки: было выполнено задание или не было?

– Поскольку, конечно, имелись ошибки… Но все-таки…

Он пытался оглянуться, напрягая покрасневшую жилистую шею. Забаштанский стоял позади.

– Поскольку имелись, конечно, ошибки… Грубые ошибки… То не все было выполнено, как должно… Конечно, однако, все-таки я считал…

– А кто из вас был старшим?

– Я.

– Вопрос к свидетелю Забаштанскому: кто же был старшим – майор Беляев или майор Копелев?

– Я назначил Копелева, а шо они там между собой договаривались, они мне не докладывали.

– Вопрос к свидетелю майору Беляеву: кто же из вас был старшим?

Беляев растерялся, ссутулился, уже не пытался оглядываться, мял руки, несколько раз открывал рот…

– Я так помню… Конечно… Я помню, что я был старшим… Так и в предписании было… Конечно…

Адвокат спрашивал Беляева, как я работал в антифашистской школе. Слушал ли он мои лекции? А сам он преподавал?… Ах, он недостаточно знает язык… Учебной частью ведал старший лейтенант Рожанский?… А как он отзывался о преподавательской деятельности майора? Даже очень одобрительно? И он же составлял программы? А вы их утверждали? Нет? А кто же? Забаштанский, а потом генерал? А вы, значит, даже не знали, что преподают в школе, в которой вы были начальником? Доверяли полностью Рожанскому? Значит, он вполне заслуживает доверия?

Адвокат спрашивал вежливо, но презрительно, уничтожающе-презрительным тоном. Беляев покраснел, вспотел, долго искал носовой платок. И услыхав, что председатель спросил: «Обвиняемый, у вас есть вопросы к свидетелю?», взглянул на меня испуганно вытаращенными жалкими глазами.

– Помнит ли свидетель, сколько времени продолжалась наша поездка в Восточную Пруссию?

– Пять, нет, шесть дней…

– А сколько раз я спасал немцев?

– Два или три раза… В этот самом… Найденбурге, а потом в Алленштейне.

– Сколько времени это продолжалось каждый раз?

– Не помню… ну, час… или два… три часа…

– А сколько раз я спорил с нашими солдатами и офицерами об отношении к гражданским немцам?

– Я не считал…

Судья нетерпеливо:

– К чему эта статистика?

– Ну хотя бы приблизительно… Ведь именно свидетель Беляев написал тот рапорт о моем поведении в Восточной Пруссии, с которого началось все дело. Пусть же он вспомнит хотя бы приблизительно – один раз или сто раз я спорил?

– Ну три… ну четыре… а может быть, и пять раз.
[1] [2] [3] [4]