За правое дело (Книга 1) (48)

- Вот всё воевал с ней, требовал, чтобы к родным в Казань поехала, но капитулировал, ничего с ней не поделаешь. Дай-ка ножик, я хлеба нарежу.

- Помните, Павел Андреевич, как папа пирог делил? - спросила Вера и подумала: говорил он уже с папой о смерти мамы?

- Ну как же, помню, - кивнул головой Андреев и добавил: - Тут у меня в мешке хлеб белый есть, почерствел, надо его покушать - Он развязал мешок, положил на стол хлеб и со вздохом сказал: - Довёл нас фашист до краю, но мы его согнём, Степан Фёдорович, вот увидите, согнём.

- Вы снимите ватник, у нас тепло здесь, - сказала Вера. - Знаете, бабушкин дом сгорел дотла.

- Я слышал. И мой домик на второй день налёта немец начисто снёс, тяжёлая бомба прямым попаданием - и деревца сокрушил в саду, и забор снесло... Вот всё имущество в мешке, да ничего, голова ещё не седая... - Он улыбнулся и добавил: - Хорошо, что Варвару Александровну свою не послушал, она меня уговаривала на завод не ходить, квартиру стеречь, в доме бы меня эта бомба и похоронила.

Вера налила чай в стаканы, придвинула стулья к столу.

- А я ведь про вашего Серёжу слыхал, - сказал: Андреев.

- Что? Что? - одновременно спросили отец и дочь.

- Как же это я забыл: Раненый один ополченец с завода со мной переправлялся через Волгу - он с моим другом Поляковым, плотником, в миномётной батарее вместе воевал, вот я и расспрашивал, кто ещё вместе с ними. Он перечислил и назвал, Серёжка Шапошников, городской парнишка, он, ваш, словом.

- Ну и что же наш Серёжка? - нетерпеливо спросила Вера.

- Ничего. Жив, здоров. Так про него специально не рассказывал, только сказал: боевой паренёк и очень с Поляковым подружился, так что смеялись даже на батарее - старый и малый всегда вместе.

- А где они теперь, где батарея их? - спросил Степан Фёдорович.

- Он рассказывал так: сперва в степи стояли, там первый бой приняли, потом под Мамаевым Курганом, а в последнее время отступили в посёлок заводской "Баррикады", в доме позицию заняли, прямо из подвалов бьют, стены, говорит, такие в этом доме, что их бомбы не прошибают.

- Ну, а Серёжа, Серёжа-то? Как он выглядит, как идет, как настроен, что говорит? - спросила Вера.

- Не знаю, что говорит, а одежда у всех одна, красноармейская.

- Да, конечно, это я глупости спрашиваю, но значит, совершенно здоров, не ранен, не контужен, ничего?

- Вот это он сказал: жив, здоров, не ранен, не контужен.

- Ну, вы ещё раз повторите, Павел Андреевич значит боевой парень, так он сказал:, с Поляковым дружит, не ранен, не контужен. Ну, повторите, пожалуйста, очень прошу вас, Павел Андреевич, - волнуясь, говорила Вера.

И Андреев, улыбаясь, медленно, растягивая слова, чтобы рассказ получился подлинней, снова повторил всё то, что слышал от раненого ополченца о Серёже.

- Вот бы бабушке поскорей сообщить, она, верно, ночи не спит, о нём тревожится, - сказала Вера и подумала: конечно, они уже говорили о маме.

- Я попытаюсь, попрошу в штабе армии, может быть, удастся телеграмму дать в Казань, - сказал: Степан Фёдорович.

Он достал из ящика письменного стола флягу и налил две большие рюмки себе и Андрееву, а третью, поменьше - Вере

- Я не буду, - быстро и решительно сказала Вера.

- Что ты, Вера, за встречу, - оказал отец, - полрюмки хотя бы

- Нет, нет, не хочу, то есть не могу.

- Вот всё меняется, - сказал: Спиридонов, - девчонкой была - самое большое удовольствие на именинах рюмку вина выпить: смеялись, говорили "пьяницей будет" А тут вдруг не хочу, то есть не могу.

- Как я рада Серёжа жив, здоров: - сказала Вера

- Ну что же, давай, Павел Андреевич, - сказал: Спиридонов и посмотрел на часы -А то мне на станцию нужно.

Андреев встал, взял рюмку своей большой, недрожащей рукой.

- Вечная память Марии Николаевне, - громко произнёс он.

Степан Фёдорович и Вера поднялись, глядя на суровое и торжественное лицо старика...

Андреев, несмотря на уговоры, не захотел остаться ночевать в комнате у Спиридонова и устроился на ночь в общежитии военизированной охраны. Степан Фёдорович на первое время предложил ему дежурить в проходной, проверять проходящих на станцию, выписывать пропуска.

Степан Фёдорович вернулся домой поздно ночью, на цыпочках подошёл к своей постели.

- Я не сплю, - сказала Вера, - можешь зажечь свет.

- Нет, не нужно, я отдохну часок, раздеваться не буду, под утро опять пойду на станцию.

- Ну, как сегодня?

- В стену котельной снаряд попал, а два во дворе разорвались, в турбинном зале несколько стёкол вышибло.

- Никого не ранило?

- Нет. Ты почему не спишь?

- Не хочется, не могу. Душно очень.

- Мне в штабе сказали опять немцы продвинулись к Купоросной балке, надо тебе уезжать, Вера, надо. Боюсь за тебя. Ты одна теперь у меня. Я перед мамой за тебя отвечаю.

- Ты ведь знаешь, я не поеду, зачем говорить об этом. Они некоторое время молчали, оба глядели в темноту, отец, чувствуя, что дочь не спит, она, чувствуя, что отец не засыпает, думает о ней.

- Чего ты вздыхаешь? - спросил Степан Фёдорович.

- Я рада, что Павел Андреевич к нам пришёл, - сказала Вера, не отвечая на вопрос отца.

- Меня сейчас Николаев спрашивает: "Что это с Верочкой нашей? Что с ней творится?" Ты о лётчике своём волнуешься?
[1] [2] [3] [4]