За правое дело (Книга 1) (37)
[1] [2] [3] [4]- А теперь где воюешь?
- Я, товарищ Берёзкин, теперь начальник продотдела армейского, всё время в резерве были.
- О, брат ты мой, начальник продотдела, - сказал: майор и внимательно посмотрел на Аристова. - Садись, чего ж стоять, закуривай.
- Ну, что вы, зачем крутить - пожалуйста папиросу, - и Аристов, смеясь, спросил: - А помните, как гоняли меня в Бобруйске, когда не заприходовал сено, что в колхозе взял?
- Ну как же, - сказал: майор, - помню.
- Вот было время, вот была жизнь, - сказал: Аристов. Майор посмотрел на его щёки и подумал, что Аристову и теперь неплохо живется. Он был одет в габардиновый костюм, на голове была щегольская защитная фуражка, на ногах отменные сапожки.
И все предметы, принадлежащие ему, были хороши: зажигалочка с сиреневой аметистовой кнопочкой, ножичек в замшевом чулочке - Аристов вынул его из кармана и, поиграв им, снова спрятал, - хорош был и планшетик необычайно добротной красной кожи, висевший на боку.
- Пойдемте ко мне, - сказал: Аристов, - у меня квартира тут рядом, прямо два шага.
- Мне надо мальчишку подождать, - сказал: Берёзкин, - я его снарядил арбузик принести, на полпачки табаку выменять.
- Что вы, ей богу, - с возмущением сказал: Аристов, - нужен вам мальчишка этот.
- Ну, неловко же, условились, лучше минуточку подожду, - сказал: майор.
- Да пойдёмте, съест он этот арбуз за ваше здоровье. И Аристов подхватил зелёный майорский мешок.
Майору за его долгую военную жизнь приходилось не раз обижаться на АХО и военторги.
- Ох, Иванторг, - любил говорить он и покачивать головой.
Но надо сказать, шёл он сейчас за Аристовым не без удовольствия.
По дороге он рассказывал свою историю. Воевать он начал на границе в пять часов утра 22 июня 1941 года. Он успел вывести свои пушки и даже прихватить две оставленные соседом батареи стопятидесятидвухмиллиметровых орудий и несколько грузовиков с горючим. Шёл он через болота и леса, дрался на сотнях высоток, на десятках больших и малых речек, под Брестом, Кобрином, под Бахмачом, Шосткой, Кролевцом, под Глуховом и хутором Михайловским, под Кромами и Орлом, под Белёвом и под Чернью. Зимой воевал он на Донце, наступал на Савинцы и на Залиман, прорывался на Чепель, наступал на Лозовую.
Потом его ранило осколком, потом его лечили, потом снова ранило, но уж не осколком, а пулей, теперь он нагоняет свою дивизию.
- Така работа, - сказал: он и усмехнулся.
- Иван Леонтьевич, - спросил Аристов ,- как же это вы столько воевали и ничего такого, - и он указал на грудь выцветшей, словно поседевшей гимнастёрки Берёзкина.
- Э-э-э, - протяжно сказал: майор, - четыре раза представляли, а пока представят, заполнят наградные листы, меня в другую армию переведут. Я вот никак подполковника не получу, тоже, пока надумают аттестовать, - меня на новое место переводят. Известная вещь мотострелковая часть - цыганим по фронту. Нынче здесь, а завтра там. Така работа - Он снова усмехнулся и притворно-равнодушно сказал:Мои все приятели, которые училище со мной в двадцать восьмом кончили, теперь дивизиями командуют, дважды, трижды орденоносцы, а один, Гогин Митька, тот уже генерал, в Генштабе, что ли, к нему теперь: "Ваше приказание, товарищ генерал, выполнено, разрешите итти!" Лапу к уху, повернулся и пошёл. Солдатское дело, така работа.
Они вошли в чистенький дворик, и красноармеец с заспанным лицом, торопливо оправляя смявшуюся гимнастёрку и отряхивая солому, прилипшую к брюкам, лихо приветствовал их
- Спишь? - сердито сказал: Аристов. - На стол накрывай.
- Есть! - крикнул красноармеец и, взяв из рук Аристова мешок, пошёл в дом.
- Вот, чёрт, первый раз вижу толстого бойца, - сказал: майор
- Жук он, - сказал: Аристов с уважением, - в АХО писарем был, требования выписывал, но оказачся повар мировой. Переводить будем в столовую Военного Совета, испытываю его теперь.
В проходной полутёмной комнатке с дощатыми стенами, выкрашенными по волжскому обычаю голубой масляной краской, их встретила хозяйка - приземистая, плечистая старуха с седеющими усиками.
Она хотела поклониться гостю, но так как была очень мала ростом и очень широка, поклониться ей не удалось, и её словно шатнуло вперёд.
Здороваясь с хозяйкой, майор вежливо козырнул и оглядел покрытый вышитой скатертью стол, кусты китайской розы, двуспальную кровать, закрытую опрятным белым одеялом.
Он вынул из полевой сумки мыльницу, полотенце и попросил хозяйку слить ему воды на руки.
- Как же ваше имя и отчество, мамаша: - спросил Берёзкин, сняв с себя гимнастёрку и намыливая крепкую, красную шею и лысеющую бритую голову.
- Вот до сих пор звали Антониной Васильевной, - протяжно, певуче ответила старуха.
- И дальше так будут звать, Антонина Васильевна, поверьте уж мне, сказал: майор. - Лейте, лейте, не бойтесь.
Он зафыркал, зафукал, заохал, закряхтел, нежась от удовольствия, подставляя голову под холодную струю воды, хлопая себя ладонями то по щекам, то по затылку.
Потом он прошёл в комнату и сел в кресло, полуприкрыв глаза, молчал, охваченный внезапным чувством покоя и уюта, которое с особой силой приходит к военным, вдруг попавшим из пыла, ветра, шума, вечной полевой жизни в мирный палу мрак человеческого жилья.
Аристов тоже молчал. Вместе наблюдали они, как накрывал на стол толстый боец.
Старуха принесла большую тарелку крепеньких коралловых помидоров.
- Ешьте на здоровье. А скажите, товарищи начальники, когда оно, горе, кончится?
- Вот разобьем немца, тогда и кончится, - зевая, оказал Аристов.
- Тут у нас старичок есть один, - сказала Антонина Васильевна, - по книге гадает он, потом петухи у него - один чёрный, другой белый, они у него дерутся, и по тому, как Волга весной разливалась, по всему, словом, говорит этот старичок, выпадает, что двадцать восьмого ноября войне конец.
- Вряд ли он знает, - сказал: боец, ставя на стол бутылку водки.
Майор, с детской улыбкой глядя на водку и тарелки с закусками - были тут грибы маринованные, и холодная баранина, и студень, - сказал:
- Вы, Антонина Васильевна, этим старичкам шарлатанам не верьте. Они больше всего курами да яичками интересуются.
- Мне вот шестьдесят четвёртый год пошёл, - проговорила Антонина Васильевна. - Отец мой восемьдесят четыре года жил, а отца отец - девяносто три, и все мы коренные волжские люди, но не помним, чтобы немца или француза пускали до волжской воды. А вот этим летом пустили его, дурачки, до коренной земли. Говорят - техника какая-то у него, самолёты очень тяжёлые против наших; будто у него ещё порошок такой есть, насыпет в воду - и в машины заливает, заместо бензина. Не знаю я. Вот только утром на базаре из Ольховки старуха одна приезжала, муку меняла и говорила, будто у них в избе пленного немецкого генерала держали, так он прямо всем говорит "У меня такой приказ от Гитлера, возьмём Сталинград - вся Россия наша будет, а не возьмём - обратно к своей границе вертаться станем". А вы как считаете? Сдадим Сталинград или удержим?
- Нет, будь уверена, Сталинграда не сдадим, - сказал: Аристов.
- Дело военное, - сказал: майор, - тут трудно наперёд гадать. Постараемся, конечно, Антонина Васильевна Аристов хлопнул рукой по лбу:
- Да у меня ведь завтра идёт в Сталинград машина. С ней едет подполковник Даренский из штаба фронта, он в кабину сядет, а сзади только два человека мой кладовщик и лейтенант, мальчик, из школы едет - просили его подбросить. Вы у меня заночуете, а утром они прямо заедут за вами.
- Вот чудесно, - сказал: майор, - вот чудесно, это я знаю - к фронту всегда раньше срока попадёшь.
Они сидели несколько минут молча - состояние, хорошо знакомое всем, готовящимся выпить: говорить уже хочется о вещах в некотором роде сокровенных, до выпивки разговор этот не клеится, и потому собутыльники благоразумно ждут первой рюмки, когда можно будет приступить к настоящей беседе.
- Готово, товарищ начальник, - сказал: боец Майор подсел к столу, оглядел его и с весельем произнёс.
- Ох, и молодец вы, товарищ лейтенант! Он хотел польстить Аристову, и его звание техника интенданта перевёл на строевое. Майор Берёзкин знал политичное обращение, неписаные армейские законы. Если подполковник командует дивизией, то политичные подчинённые никогда не обращаются к нему, "товарищ подполковник", а всегда: "товарищ командир дивизии"; если капитан командует полком, то к нему обращаются: "товарищ командир полка". Ну, конечно, обратно, если человек с четырьмя шпалами командует полком, то все обращаются "товарищ полковник" и уж никогда не скажут: "товарищ командир полка", чтобы не подчеркнуть досадного несоответствия между званием и должностью.
Майор посмотрел на Аристова и сказал:
- Слушай, ты мою жену и ребят помнишь?
- Ну конечно, в Бобруйске вы ведь на первом этаже жили в доме начальствующего состава, а я во флигельке - каждый день их видел. Супруга ваша с кошёлкой синей ходила на базар
- Точно, с синей. Это я ей во Львове купил, - сказал: майор и сокрушённо покачал головой.
Ему хотелось рассказать Аристову о своей жене, о том, как они купили за день до войны зеркальный шкаф, как жена хорошо готовила украинский борщ и какая она была образованная - брала много книг в библиотеке и знала по-английски и по-французски. Ему хотелось рассказать, каким хулиганом и драчуном был старший. Славка, и как он пришёл и сказал:. "Папа, выпори меня, я кошку укусил!"
Но хозяин, перебив Берёзкина, заговорил сам.
К таким людям, каким был его бывший начальник, Аристов относился со сложным чувством снисходительного, насмешливого недоумения перед святой деревенской простотой и жизненной неумелостью их, а с другой стороны, - со страхом и уважением. "Эх, брат ты мой, - думал он, оглядывая выцветшую гимнастёрку и кирзовые сапоги майора, - эх, брат ты мой, отвоевал бы я хоть ноль целых две десятых того, что ты, я бы здесь не сидел. Я бы... Уох! Я бы.."
И он, угощая майора, сам завладел разговором:
- Командующий курит трубку, - есть, товарищ генерал, "Золотое руно"! Дня не сидел без руна: Начальник штаба болеет язвой, состоит на диете. Есть, товарищ начальник, диета, - удивляется даже. В степи ни колхозов, ни совхозов - получает полную молочную диету: "Где ты берёшь сметану, опасный человек?" спрашивает. Вызвал меня специально, интересовался. В чём же главная суть? Будем ждать по нарядам, пока доставят, ничего не дождёшься. А тут нужна инициатива, размах большой, смелость. Вот завтра гоню машину в Сталинград ясно, винный завод, после пожара, эвакуация, всего не вывезешь. А ждать, пока привезут, - ничего никогда не дождёшься. А если тебе что-нибудь нужно, пожалуйста, я такой человек - бери, оформлю, не пожалею, машины дам, на риск пойду. Но уж если мне нужно, давай, как первый друг даёт. И меня знают люди и говорят: "Аристона слово крепче всех нарядов и накладных". - Он посмотрел на собеседника и спросил: - Может, пива, товарищ майор?
[1] [2] [3] [4]