Глава четвертая

[1] [2]

Глава четвертая

По окончании валов, когда и действие таранов оказалось безуспешным, Тит приказал поджечь ворота; вскоре после этого против его воли был подожжен также и храм.

1. Когда оба легиона окончили валы в 8-й день месяца лооса, Тит приказал привезти тараны и направить их на западную галерею внутреннего храмового двора. Еще раньше против этой стены работал шесть дней, не переставая, сильнейший таран, но без всякого успеха; также неудачны были попытки других стенобитных орудий. Мощные по своей величине и сочленению камни ничему не поддавались. Но другие в то же время подкапывали основание Северных ворот и после долгих усилий выломали передние камни, однако сами ворота, поддерживаемые внутренними камнями, устояли. Тогда римляне отчаялись в успешности машин и рычагов и установили лестницы на галерею. Иудеи не мешали им в этом, но как только те взбирались уже наверх, многих сбрасывали со стены, а других убивали в схватке, многие были заколоты в тот момент, когда они оставляли уже лестницы, но не успели прикрыться щитами; некоторые лестницы, как только они наполнялись вооруженными, были опрокинуты сверху иудеями. Последние, впрочем, и сами тоже теряли много [395] людей. Знаменосцы, которые хотели водрузить наверху знамена, сражались за них не на жизнь, а на смерть, так как потеря их считается величайшим позором, однако иудеи овладели знаменами и избили, наконец, всех, влезших наверх. Тогда остальные, устрашенные участью погибших, отступили. Римляне все без исключения, совершив какие-либо подвиги, пали; из среды же мятежников храбрейшими показали себя те самые, которые выдвигались и в предыдущих сражениях, и, кроме них, еще Элеазар, племянник тирана Симона. Когда Тит убедился, что пощада чужих святынь ведет к ущербу и гибели его солдат, он отдал приказ поджечь ворота.

2. В то именно время к нему перешли Анан из Эммауса, кровожаднейший из соратников Симона, и Архелай, сын Магадата. Они надеялись на милость ввиду того, что оставили иудеев в тот момент, когда победа была на их стороне. Эта уловка только возмутила Тита, и так как он узнал еще об их жестокостях против иудеев, то он с большой охотой отдал бы их на казнь. «Только нужда, – сказал он, – пригнала их сюда, но отнюдь не добровольное решение; помимо того, не достойны пощады люди, бежавшие из родного города после того, как сами предали его огню» – Тем не менее он смирил свой гнев ради раньше данного им слова и отпустил их обоих, не поставив их, однако, в одинаковое положение с остальными перебежчиками. Тем временем солдаты подожгли уже ворота; расплавившееся повсюду серебро открыло пламени доступ к деревянным балкам, откуда огонь, разгоревшись с удвоенной силой, охватил галереи. Когда иудеи увидели пробивавшиеся кругом огненные языки, они сразу лишились и телесной силы, и бодрости духа; в ужасе никто не тронулся с места; никто не пытался сопротивляться или тушить, – как остолбеневшие, они все стояли и только смотрели. И все-таки, как ни велико было удручающее действие этого пожара, они не пытались переменой своего образа мыслей спасти все остальное, но еще больше ожесточились против римлян, как будто горел уже храм. Весь тот день и следовавшую за ним ночь бушевал огонь, так как римляне не могли поджечь все галереи сразу, а только каждую порознь.

3. На следующий день Тит приказал одной части войска потушить пожар и очистить место у ворот, чтобы открыть свободный доступ легионам. Вслед за этим он созвал к себе начальников; к нему собрались шесть важнейших из них, а именно: Тиберий Александр, начальник всей армии{12}, Секст Цереалий, начальник пятого легиона, Ларций Лепид, [396] начальник десятого, Тит Фригий, начальник пятнадцатого, кроме того, Фронтон Этерний, префект обоих легионов, прибывших из Александрии, и Марк Антоний Юлиан, правитель Иудеи, да еще другие правители и военные трибуны. Со всеми ими он держал совет о том, как поступить с храмом. Одни советовали поступить с ним по всей строгости военных законов, ибо «до тех пор, пока этот храм, этот сборный пункт всех иудеев будет стоять, последние никогда не перестанут замышлять о мятежах». Другие полагали так: «Если иудеи очистят его и никто не подымет меча для его обороны, тогда он должен быть пощажен; если же они с высоты храма будут сопротивляться, его нужно сжечь, ибо тогда он перестает быть храмом, а только крепостью, и ответственность за разрушение святыни падет тогда не на римлян, а на тех, которые принудят их к этому». Но Тит сказал: «Если они даже будут сопротивляться с высоты храма, то и тогда не следует вымещать злобу против людей на безжизненных предметах и ни в каком случае не следует сжечь такое величественное здание, ибо разрушение его будет потерей для римлян, равно как и наоборот, если храм уцелеет, он будет служить украшением империи». Фронтон, Александр и Цереалий с видимым удовольствием присоединились к его мнению{13}. После этого Тит распустил собрание и приказал командирам дать отдых войску для того, чтобы они с обновленными силами могли бороться в следующем сражении; только одному отборному отряду, составленному из когорт, он приказал проложить дорогу через развалины и тушить огонь.

4. В тот же день иудеи, изнуренные телом й подавленные духом, воздержались от нападения, но уже на следующий день они вновь собрали свои боевые силы и с обновленным мужеством во втором часу через Восточные ворота сделали вылазку против караулов наружного храмового двора. Последние, образуя впереди себя на щитов одну непроницаемую стену, упорно сопротивлялись. Тем не менее можно было предвидеть, что они не выдержат натиска, так как нападавшие превосходили их числом и бешеной отвагой. Тогда Тит, наблюдавший за всем с Антонии, поспешил предупредить неблагоприятный поворот сражения и прибыл к ним на помощь с отборным отрядом конницы. Этого удара иудеи не вынесли: как только пали воины первого ряда, рассеялась большая часть остальных. Однако как только римляне отступили, они опять обернулись и напали на их тыл, но и римляне повернули свой фронт и опять принудили их к бегству. В пятом часу ночи иудеи были, наконец, преодолены и заперты во внутреннем храме. [397]

5. Тогда Тит отправился на Антонию, приняв решение на следующий день утром двинуться всей армией и оцепить храм. Но храм давно уже был обречен Богом огню. И вот наступил уже предопределенный роковой день – десятый день месяца лооса, тот самый день, в который и предыдущий храм был сожжен царем вавилонян{14}. Сами иудеи были виновниками вторжения в него пламени. Дело происходило так. Когда Тит отступил, мятежники после краткого отдыха снова напали на римлян; таким образом завязался бой между гарнизоном храма и отрядом, поставленным для тушения огня в зданиях наружного притвора. Последний отбил иудеев и оттеснил их до самого храмового здания. В это время один из солдат, не ожидая приказа или не подумав о тяжких последствиях своего поступка, точно по внушению свыше, схватил пылающую головню и, приподнятый товарищем вверх, бросил ее через золотое окно, которое с севера вело в окружавшие храм помещения. Когда пламя вспыхнуло, иудеи подняли вопль, достойный такого рокового момента, и ринулись на помощь храму, не щадя сил и не обращая больше внимания на жизненную опасность, ибо гибель угрожала тому, что они до сих пор прежде всего оберегали.
[1] [2]



Добавить комментарий

  • Обязательные поля обозначены *.

If you have trouble reading the code, click on the code itself to generate a new random code.