20. АЛЕШКА. ОБЛЕЗЛЫЙ ГРИФ
[1] [2] [3]– В чем же его обвинили?
– Ну, этого я не знаю – меня это не касалось. Да и не вопрос это. Всегда что-то есть. А уж когда окунули – он подписал все, что сказали. И на всех…
Ах, еще бы немного поговорил бы он, мне нужно еще одно…
– Дядя Петрик, а Шейнин что – отыскал ребят, которые выполняли задание?
Гриф хищно оскалился, подобрал выше костистые плечи, тряхнул облезшими перьями:
– Это уж хрен ему, – и непристойным жестом выставил до локтя худую пупырчатую руку. – В те времена мы своих на сторону не выдавали!…
– Ты их знал, этих ребят? – как можно небрежнее обронил я, и в тишине расплывшейся паузы я мгновенно уловил возникшее, как силовое поле, противостояние.
– Нет, – медленно, не сразу ответил гриф, внимательно вперившись в меня желтыми пронзительными глазами. – Не знал. А ты почему меня об этом спрашиваешь? Тебе к чему это?
– Просто так, – пожал я плечами. – Вы ведь последние могикане. Уйдете, некому и вспомнить будет…
– И не надо, – отрезал Воловодов. – Не надо об этом вспоминать. И так вспоминателей больше, чем дел…
– Раз не надо, значит, не надо, – засмеялся я. – Мне ведь это ни к чему, просто к слову пришлось. А живешь ты, дядька Петрик, скучновато. Тебе бы развлечься, настроение бы улучшилось. А то сидишь здесь со своими кактусами…
Я огляделся и неожиданно понял, чего мне не хватало в этой комнате, – в ней не было ни одной книжки. Нигде. Никакой. Только кактусы.
– А как же мне прикажешь развлекаться? – скрипуче спросил Воловодов.
– Ну, это я не знаю! Сходи в кино или куда-нибудь в парк культуры и отдыха.
Гриф зло усмехнулся и с той же резкостью, как давеча в непристойном жесте, выкинул тощую жилистую руку в сторону окна:
– Вон мой парк культуры и отдыха…
Из церкви на Ваганьковском кладбище донесся первый неспешный удар колокола, и медленный полнозвучный густой звон потек над нами.
[1] [2] [3]