36. АЛЕШКА. РЕВИЗИЯ
[1] [2]Вместо ответа Антон выпил рюмку, надолго задумался, смотрел в одну точку, катал желваки по скулам, вздыхал. И снова выпил, не приглашая меня.
– Напьешься, Антошка, – предостерег я.
С коротким смешком Антон налил новую рюмку, уставился на нее. На лице его застыла гримаса сардонического смеха, и я вспомнил вдруг прочитанное где-то, что такая гримаса – признак столбняка.
– Человек похож на птичье гнездо, – вдруг громко сказал он. Целый выводок всяких желаний одновременно развивает ненасытные клювы: дай! еще! хочу! мне!
Я положил руку ему на плечо. Он дернулся, сказал злобно:
– Коготок увяз – всей птичке пропасть! Отпуск подкатывал, я хотел взять с собой Зину. А на это нужны деньги, и немалые. Тогда Красный продал еще одну комнату и притащил мне тысячу рублей. Вот и все мои «случаи».
– Я одного не понимаю, Антоша: ведь Красный – умный, хитрый. Как же он полез в такую авантюру?
Антон коротко, сухо засмеялся:
– Надо знать Красного! Ты что думаешь, он из любви ко мне все это соорудил?
Я буркнул:
– Н-ну, я так полагал, что тебе, как своему начальнику…
– Черта с два, – перебил Антон. – Он с этих дельцов тысяч пятнадцать слупил, как с миленьких. И мне уделил от щедрот своих… Я, знаешь, все-таки полагал, что лучше с умным потерять, чем с дураком найти, да как-то не так все повернулось… У тебя закурить есть?
Мы закурили, и после нескольких затяжек Антон сказал:
– В разговоре со мной Левка темнил что-то… Мне кажется, он и еще ряд таких же операций провернул… Уж очень он боится ОБХСС.
– А что, уже и до ОБХСС дошло?
– Думаю, да. Меня один случай насторожил.
– Да?
– В Сочи, в гостинице, я все как следует оформил – Зинку прописал в одноместный номер, а сам жил в «люксе». И ходила она уже ко мне не как «посторонняя», а на законном, так сказать, основании – как проживающая. И ночевала, само собой, у меня. Так вот, третьего дня среди ночи вдруг стучат в дверь. В дело, кто такие? Отвечают: «Откройте, милиция, проверка». Делать нечего, открываю. Действительно, милиция, и с ними – «Комсомольский прожектор». Почему женщина в номере, кто такая, где работаете, ну и тому подобное – знаешь наши порядки. Отбрехался я вроде, но наши паспортные данные они тщательно записали. Короче, все настроение испортили. А приехал – узнаю: ревизия… Так вот, мне кажется, неспроста эта проверка…
Я попытался успокоить Антона:
– Ты же знаешь, у нас это дело обычное, любят в чужие постели нос совать.
Антон покачал головой:
– Обычное-то обычное, да только в «Жемчужине» полно блатных, таких, как я, а проверку устроили, только мне… Я узнавал потом…
– Да брось ты, не расстраивайся, Антон. Ты же знаешь, как оно в жизни бывает – полосами. Как говорится, после тучных коров идут тощие, а после тощих…
– А после тощих нет мяса, – горько улыбнулся Антон, поднялся. – Пойду позвоню в Управление… Подожди меня, братишка…
Я проводил глазами его массивную внушительную фигуру, но обычно широко развернутые плечи показались мне недоуменно приподнятыми, спина как-то жалко ссутулилась, даже сзади Антон выглядел подавленным и сокрушенным. На моих глазах он погружался в мерзкую трясину страха. Я всегда знал его уверенным, сильным, веселым – настоящим старшим братом, и оттого, что сейчас он был унижен и раздавлен, острая боль когтила сердце, еще больше усиливала мою тоску и растерянность. Что же это будет? Чем кончится? Само собой, Антон не такой человек, чтобы бежать каяться перед ними, упрямства и твердости у него хватит. Да и перед кем каяться? Жулики, лихоимцы, в лучшем случае, махровые бюрократы, которые мимо своего рта куска никогда не пронесут… Конечно, не надо было Антону в эту грязь соваться… А может быть, это не могло иначе кончиться? Что же теперь? Ведь если все откроется, это судебное дело. Правда, насколько я соображаю, случаи эти еще надо доказать по всем их юридическим правилам. Как это Андрей Гайдуков любит повторять: «Обожаю презумпцию невиновности, как маму родную»… Кстати, а что же мы о Андрее позабыли? С его связями…
Вернулся Антон.
– Ничего нового? – спросил я.
Антон покачал головой.
– Слушай, Антон, а почему нам не посоветоваться бы с Андреем? С его дружками можно горы своротить, да и сам он мужик деловой. Ты с ним еще не говорил?
– Нет, Алешка, ни с кем я не говорил. Неужели ты не понимаешь, как мне мучительно с ними толковать об этом? Ты – это совсем другое дело…
– И Севка тоже не знает? – словно по инерции подлезал я.
– Говорю тебе – никто не знает. А Севка – тем более.
Я с ним ни в коем случае это обсуждать не хочу. Что ты – Севку но знаешь? Он в первую очередь за свою задницу перепугается, что его в загранку больше не пустят, начнет меня уму-разуму учить. Да еще бате доложит в лучшем виде!
Как несчастье туманит человеку мозги, даже самому умному! Бати он испугался! Вот дурень – тебе сейчас о спасении думать надо!
– Ты что насчет Андрея? Давай сейчас к нему поедем? – предложил я.
Антон задумался. Официантка принесла кофе, и мы сидели, прихлебывая его теплую душистую горечь и сердито посматривая друг на друга.
– Подумать надо, – сказал, наконец, Антон. – Видишь ли, Леша, сейчас самое главное – что эти дельцы скажут ревизорам или обхаэсникам – если их вызовут.
– Надо полагать, их вызовут обязательно, – выпалил я. – Может, есть смысл поговорить с ними?
– Нам – ни в коем случае, – категорически отрезал Антон. – Да и не знаю я их, в глаза не видел. Все переговоры с ними вел Красный.
– А Красный?
– Он сказал, что мужики надежные, ручается за них головой. И не в таких, мол, переделках бывали.
– Пусть Красный с ними обязательно поговорит. В конце концов, он брал – они давали. В случае чего, их первыми посадят, да еще квартиры отберут. Помнишь, ты сам рассказывал про дело Беловола, тогда всех этих дельцов из квартир купленных повышибали…
– Помню… – Антон допил кофе, сумрачно крутил в руках чашечку. – Помню. И Красному скажу, конечно, – пусть он с ними потолкует покруче. Но если их вызовут в ОБХСС… – и он обреченно махнул рукой, взял бутылку, в ней оставалось еще немного, разлил водку по рюмкам.
– А что будешь делать?
– Буду терпеть, – Антон неожиданно рассмеялся. – Я анекдот забавный вспомнил. Одному еврею в поезде все время не везло: каждый раз его кто-нибудь избивал – то на платформе в очереди за кипятком, то в тамбуре хулиганы, то пьяный официант в вагоне-ресторане. Попутчик ему говорит: «Слушайте, сколько можно такое терпеть, и куда вы, собственно говоря, едете?» А тот: «Если морда выдержит – аж до самой Одессы!» Вот так и мне придется. Потому что долг, к сожалению, платежом красен…
Антон чокнулся со мной:
– Дай Бог, как говорится, чтоб обошлось. Мы выпили, и я решительно взял его за руку:
– Поехали к Андрею!
Вот и получил я совет, поддержку и опору у несокрушимого старшего брата! Мы шли в проходе между столиками, и я отстранение, будто глядя на другого человека, дивился охватившему меня душевному параличу: мне было не стыдно, что Антон стал взяточником, и не горько, что он безвозвратно теряет место командира и хозяина советской жизни, и не больно, что его могут завтра посадить в тюрьму, предварительно вываляв в смоле и перьях газетного позора.
Мне себя не жалко – чего ж его жалеть. Остро полыхнуло – не объяснением, но предчувствием – меня в тюрьму сажать не станут.