XXII. Бальзак-коллекционер

«Великолепные вещи из какого-то замка. Это секретер и поставец, изготовленные во Флоренции для Марии Медичи. На них ее герб. Оба предмета сделаны из массивного черного дерева и инкрустированы перламутром. Орнамент этот столь богат, изыскан и тонок, что покойный Соммерар упал бы в обморок, увидев их. Я был просто ошеломлен. Таким вещам место в Лувре!»

Этот образцовый пример показывает нам, как неразрывно переплетена интуиция Бальзака с его страстью к коммерции. Стоит ему загореться восторгом, и его охватывает желание извлечь из прекрасного выгоду. Первоначальное его побуждение было еще эстетическое и даже с известным патриотическим оттенком:

«Нужно вырвать из рук буржуа это воспоминание о Медичи, о королеве, которая покровительствовала Рубенсу! Я напишу на эту тему статью на двадцати страницах».

Однако тут же он добавляет:

«С деловой точки зрения, на этом можно заработать много тысяч!»

На следующий день, 22 декабря, Бальзак приобрел обе вещи за тысячу триста пятьдесят франков (к счастью, с рассрочкой на год) и в придачу новую иллюзию, еще более нелепую, чем все остальные.

«Я сделал замечательное историческое открытие, которое я еще уточню завтра. Марии Медичи принадлежал только поставец. Правда, на секретере – герб Кончини или герцога Эпернонского. Но, кроме того, там имеются буквы „ММ“, заключенные в изящную рамку, словно в любовные объятия. Это указывает на интимные отношения Марии Медичи с ее фаворитом. Она подарила ему свой поставец и вдобавок заказала для него секретер. А маршал д'Анкре – правда, как маршал он фигура весьма смехотворная – заказал для секретера еще перламутровую инкрустацию в виде пушек и прочих воинственных эмблем».

В этой фантастической истории верно только то, что Кончини, впоследствии маршал д'Анкре, действительно был фаворитом Марии. Все прочее, разумеется, является беллетристическим домыслом. Но благодаря этому домыслу в глазах Бальзака обе вещи стали гораздо дороже. Уже на другой день он оценивает их заново, и, более того, у него есть уже «а примете и покупатель.

«Один только поставец стоит четыре тысячи франков. Я продам его королю для музея Соммерар, а секретер оставлю себе. Или лучше я предложу поставец дворцовому ведомству. Предмет этот достоин Лувра».

И отнюдь еще не реализованный барыш в бальзаковском воображении предназначен уже, чтобы с его помощью заключить новые великолепные и выигрышные сделки.

«Вытянув из Луи Филиппа три тысячи франков за мой поставец, я буду весьма доволен. Ведь я получу тысячу шестьсот пятьдесят франков прибыли. А это маленький фонд, с которым можно пуститься в дальнейшее путешествие по антикварам и приумножать наши сокровища».

Но, как ни странно, г-жа Ганская не очень верит в эти великолепные сделки и упрекает Бальзака за его «мебельное безумие». А он пишет в ответ: «Я поручил продать один из нашумевших предметов за сумму, в которую мне обошлись оба. Значит, другая вещь мне достанется даром, да к тому же у меня останутся деньги, чтобы заплатить за канделябр».

Тертый калач, Бальзак пытается создать рекламу в прессе, чтобы ускорить продажу.

«В ближайшее время вы, вероятно, прочтете в газетах о том, какой фурор произвело мое открытие».

И 11 февраля в «Мессаже» действительно появляется описание мебели, принадлежащей Бальзаку:

«Один из знаменитейших наших писателей, который является большим любителем старины, совершенно случайно нашел мебель величайшей исторической ценности. Речь идет о поставце, украшавшем спальню Мари„ Медичи. Этот предмет, сделанный из массивного черного дерева, – одно из великолепнейших и удивительнейших произведений искусства...“

Но короля, по-видимому, не удается убедить приобрести эту великолепную вещь, принадлежавшую его сиятельной предшественнице. В конце концов являются несколько старьевщиков, привлеченных газетной рекламой. Бальзак ликует.

«Нашелся покупатель. Он дает десять тысяч франков за оба эти предмета флорентинской работы, чтобы перепродать их за двадцать тысяч двору. Тысячу франков комиссионных он обещал антиквару Дюфуру. Но я уступлю ему только поставец. Ко мне является множество покупателей, даже антикваров. Все они единодушно восторгаются моей мебелью».

Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что покупатели и почитатели куда-то исчезли. В марте мебель все еще не продана, и любой другой на его месте уже убедился бы в своем заблуждении. Но Бальзак, увлеченный своей фантазией, только взвинчивает цену:

«Один из двух предметов, который я решил сохранить, стоит теперь у меня. Он превыше всяких похвал, просто описать невозможно, до чего он хорош. Однако я решил не сохранять его для себя. Наш самый знаменитый антиквар оценил эту вещь в шесть тысяч франков. Краснодеревщик, который реставрировал секретер, полагает, что одна только работа мастера, сделавшего его, стоит двадцать пять тысяч франков. Он говорит, что на нее потрачено по меньшей мере три года ручного труда. Эти инкрустированные арабески достойны кисти Рафаэля. Я хочу предложить его герцогу Сандерлендскому в Лондоне или какому-нибудь пэру, какому-нибудь там Роберту Пилю. Они могут уплатить за него три тысячи фунтов стерлингов. За такую сумму я бы отдал эту вещь и тогда заплатил бы свои долги. Но пока что я оставлю ее у себя».

Проходит еще месяц, и из трех тысяч фунтов стерлингов не появился еще ни один. Но Бальзак не отступает С поразительным упорством он вынашивает новый проект. Он собирается поместить в «Мюзэ де фамий» изображение этой королевской мебели, и за право опубликования оригиналов журнал должен уплатить ему пятьсот франков. Таким образом, оба предмета обойдутся ему уже не в тысячу триста пятьдесят франков, а только в восемьсот пятьдесят. Однако проходит весна, потом лето, политипажи все еще не напечатаны, и все еще не явился ни один покупатель. В октябре мелькает проблеск надежды:

«Большая новость! Ротшильд заинтересовался моей флорентинской мебелью. Он собирается нанести мне визит, несомненно, чтобы осмотреть эти предметы у меня на дому. Я запрошу за них сорок тысяч».

Значит, после того как Бальзаку, несмотря на рекламу, в течение целого года так и не удалось заработать три тысячи франков, о которых он мечтал, совершая эту покупку, одна-единственная сказанная мимоходом вежливая фраза заставляет его взвинтить цену снова до сорока тысяч франков. Но о визите Ротшильда больше не слышно. Зато, правда, заходит речь о герцоге Девонширском, и Бальзак испускает стон:

«О, если б из этого что-нибудь вышло! Вот это был бы оборот!»

Но из этого, разумеется, ничего не выходит. «Оборота» не получается и никогда не получится. Последнюю попытку он делает в следующем году. Теперь он пытается продать свою мебель голландскому королю и в отчаянии называет абсолютно сумасшедшую сумму в семьдесят тысяч франков, то есть удесятеряет цену, которую ему никто не давал в Париже. Для этого дела Бальзак мобилизует даже своего друга Теофиля Готье:

«Мне нужен Готье, чтобы написать фельетон о моей флорентинской мебели. У нас осталась только неделя, чтобы заказать клише. Оттиски я пошлю королю голландскому. Это наделает шуму!»

Но и этот шум заглох. Ни семидесяти, ни пятидесяти, ни даже пяти тысяч франков не увидел он за свою королевскую мебель. И только смерть спасла его от разочарования. Он так и не узнал, за какую смехотворную цену она была продана с аукциона в отеле Друо.

Мебель и фарфор, ящики и комоды нагромождает он для будущего своего дома. Эти сокровища уберечь нелегко, ибо кредиторы по-прежнему осаждают Бальзака. Следовательно, самое время подумать о доме, который, очевидно, надо купить на имя г-жи Ганской и тем самым сделать его недосягаемым для заимодавцев. И тут первое намерение Бальзака опять-таки относительно умеренно. Как он полагает, они будут вести в Париже «самую скромную жизнь». Но и эта «самая скромная жизнь» будет, конечно, стоить по меньшей мере сорок тысяч франков в год. Дешевле, так объясняет он, ничего не получится, ибо Виктор Гюго, который расходует двадцать тысяч, живет, «словно жалкая крыса».

Купить дом для Бальзака вовсе не означает, как для всякого смертного, приобрести строение, в котором можно жить. Купить – для Бальзака всегда означает провернуть хорошую сделку.
[1] [2] [3]