XVIII. Дела театральные (1)

Но нам, отдаленным во времени и поэтому более зорким, уже не приходится подобно непочтительным его современникам забывать при виде его ослепления о его проницательности, при виде его разорительных глупостей о творческих его свершениях.

В те самые годы, когда газеты полны пикантных анекдотов об ананасных плантациях Жарди, когда критики, журналисты и публика злорадно ликуют, радуясь театральным провалам Бальзака, Бальзак творит. Бальзак неутомимо занят своим главным трудом – «Человеческой комедией».

Спекулируя земельными участками, основывая новую газету, ведя процессы и тяжбы, он все с прежней настойчивостью и упорством продолжает возводить свой собственный мир. Покуда плотники стучат топорами, покуда рушатся стены Жарди, он завершает грандиозную вторую часть «Утраченных иллюзий», одновременно работая над продолжением «Блеска и нищеты куртизанок», над «Музеем древностей», над великолепно задуманным, хотя и не вполне удавшимся романом «Беатриса». Он пишет замечательные вещи: политический роман «Темное дело», глубокие реалистические произведения «Баламутка»50 и «Воспоминания новобрачных».

Вслед за удивительной музыкальной новеллой «Массимилла Дони» появляются «Мнимая любовница», «Урсула Мируэ», «З. Маркас», «Пьеретта», «Дочь Евы», «Тайны княгини де Кадиньян», «Провинциальная муза», «Кальвинист-мученик», «Пьер Грассу», множество статей да к тому же наброски «Сельского священника» и фрагменты «Мелких невзгод супружеской жизни».

Снова за четыре бурных года он создал произведения, которые по объему и художественной значимости для любого другого писателя были бы славным итогом всей прожитой жизни. Ни малейшего отзвука житейских передряг не слышится в этих творческих грезах; ни одна из многократно осмеянных эксцентрических черт характера Бальзака не проявляется в абсолютной законченности его творений. А многие из этих творений – «Массимилла Дони», «Пьер Грассу», «Темное дело», «Баламутка», «Мнимая любовница» – по завершенности композиции, по сдержанности стиля, прежде столь часто небрежного и многословного, превосходят все, ранее созданное им. Словно тайная горечь разочарований и неудач, подобно благодетельной кислоте, медленно разъела все слащавое и сентиментальное, что в ранних вещах Бальзака еще оставалось данью романтическому вкусу эпохи, тяготевшей к неправдоподобному.

Чем старше становится Бальзак, чем трудней приходится ему в тисках бытия, тем больше становится он реалистом. Все более острым, все более недоверчивым взором проникает он во взаимоотношения и взаимосвязи, со все более пророческим знанием обозревает он хитро сплетенные нити. Сорокалетний Бальзак нам ближе сегодня, чем тридцатилетний. Прошедшие десять лет приблизили его к нам на столетие. Но даже в этих вещах, в этих созданиях, порожденных титанической работоспособностью, бальзаковская творческая сила еще отнюдь не исчерпала себя. Замурованный в работу, он глядит из-за опущенных штор и видит мир яснее, чем другие. Уже не раз у него возникало искушение испытать свою активность и на этой живой жизни.

Он знает, что несколько парижских писателей попытались, наконец, объединиться для защиты своих прав. Они основали «Общество литераторов», хилое, немощное объединеньице. Собираясь иногда за столом, они выносят разные резолюции. Впрочем, участники этих совещаний вялы, резолюции их остаются только на бумаге, а бумага покрывается пылью в министерских архивах.

Бальзак – первый литератор, который понял, что если бы писатели действительно объединились и осознали свою миссию, они могли бы сделаться немалой силой. И вот со всей своей бурной энергией он пытается выковать из этой вялой, аморфной массы серьезное оружие для защиты писательских прав. Здесь, как и во всех его концепциях, проницательный взор Бальзака опередил свою эпоху на много десятилетий. Бальзак всегда энергичен и целеустремлен, когда он ожесточается. А у него есть основания ожесточиться. Каждую его книгу, еще влажную от типографской краски, захватывают литературные «пираты». Они перепечатывают ее в Бельгии, не платят ему ни одного су и наводняют все зарубежные страны изданиями куда более дешевыми, чем французские. Эти издатели не обременены необходимостью платить гонорар и набирают книги самым небрежным образом. Но Бальзак относится к этому литературному разбою не как частное лицо. Он считает, что дело идет о чести всего писательского сословия, о его положении в глазах мирового общественного мнения. Бальзак набрасывает проект «Литературного кодекса», который для литературной республики явился документом такого же исторического значения, как «Декларация прав человека» для Французской республики и «Декларация независимости» – для американской. Он читает доклады на эту тему – он вновь и вновь пытается заставить писателей действовать сообща. Но начинается сопротивление, возникают мелкие дрязги, и Бальзак выходит из «Общества», которое недостаточно велико для его идей и недостаточно действенно для его великого темперамента.

Неизменное повторение: на реальный мир этот могущественнейший человек своей эпохи не оказывает никакого воздействия. В эти годы Бальзаку еще раз приходится убедиться в этом.

Некий нотариус Пейтель, личность туманная, по обвинению в убийстве жены и ее лакея был приговорен судом присяжных к гильотинированию. И, по всей вероятности, приговор был справедлив.

Этот Пейтель, бывший журналист, безнадежно погрязший в долгах, женился на косоглазой, но зато весьма состоятельной креолке, о прошлом которой ходили удручающие слухи. Переехав в дом к мужу, креолка взяла с собой лакея своих родителей. По-видимому, он был ее любовником. Однажды ночью, когда жена Пейтеля и ее лакей возвращались домой из соседнего местечка, они оба были убиты.

Подвергнутый допросу с пристрастием, Пейтель признался, что стрелял в лакея. Убийство любовника жены еще можно было простить. Но присяжные единодушно выразили мнение, что, воспользовавшись удобным стечением обстоятельств, Пейтель застрелил и жену, намереваясь унаследовать ее состояние. В начале своей литературной деятельности Бальзак хорошо знал этого Пейтеля, он был его коллегой по журналу «Вор». Теперь это дело занимает его с психологической точки зрения. А быть может, ему хочется продолжить традицию, начало которой положил Вольтер в деле Каласа и которую столь славно завершил Золя в деле Дрейфуса, – традицию, по которой французский писатель выступает как провозвестник справедливости, как защитник невинных и несчастных. Бальзак забрасывает работу – для него это величайшая жертва – и отправляется вместе с Гаварни51 в Беллей, чтобы лично переговорить с осужденным. Легко воспламеняющаяся фантазия Бальзака убеждает его, что Пейтель стрелял исключительно ради самозащиты и что только случайно в темноте он попал в убегающую женщину. Бальзак тотчас же составляет памятную записку – шедевр юридической проницательности и судебно-медицинской логики – и вручает ее кассационному суду. Но кассационный суд считает прошение, исходящее не из официальных сфер, как бы несуществующим и рассматривает только кассационную жалобу присяжного защитника Пейтеля – жалобу, которую так же отклоняют, как, впрочем, и просьбу о помиловании, поданную королю. Бальзак, вложивший в это дело деньги, время и всю свою страсть, терпит полное поражение. Пейтеля казнят.

Но писатель, все еще с трудом воспринимающий действительность, должен был получить и третий урок не испытывать в реальном мире силу, эффективную лишь в мире фантазии.

Четырех лет оказалось достаточным, чтобы Бальзак забыл катастрофу с «Кроник де Пари» и те двадцать тысяч франков, в которые ему влетела эта злосчастная газетенка. Он не в силах больше подавлять стремление обращаться к обществу непосредственно, оповещать весь мир о своих политических, литературных и социальных взглядах. Но он устал. Он знает, что каждое независимое слово непременно изувечат или заглушат. Своим независимым поведением он нажил себе врагов среди журналистов, издателей и редакторов, и для того чтобы не задохнуться от полноты чувств, он вынужден время от времени создавать свой собственный орган. На этот раз журнал называется «Ревю Паризьен», и Бальзак не сомневается в его успехе, ибо он решил самолично делать почти весь журнал. Неужели Париж, неужели весь мир не превратится в слух, когда Оноре де Бальзак, единственный свободный, независимый политик и мыслитель Франции, еженедельно станет высказывать свои политические воззрения? Когда Оноре де Бальзак, маршал литературы, будет самолично сообщать обо всех новейших и значительнейших книгах и спектаклях? Когда Оноре де Бальзак, первый беллетрист Европы, начнет публиковать в нем свои новеллы и романы?
[1] [2] [3] [4]