Давидович. Дневники и письма (12)

Этими страницами дорожного дневника я не пытаюсь заменить расследование, а хочу лишь дать к нему политическое и психологическое введение. Все, что я пишу на этих беглых, может быть, слишком беглых, страницах, настолько связано со всей моей жизнью, с мыслями и чувствами каждого дня, что мне самому очень нелегко судить, насколько убедительно то или другое соображение для читателя. Во всяком случае я стараюсь дать ему хотя бы важнейшие нити для самостоятел[ьного анализа].

* * *

15 сентября, т. е. через две с лишним недели после интернирования, я отправил своему адвокату г. Пюнтервольду19 обширное письмо, которое привожу ниже с некоторыми сокращениями:

"1. Советское правительство не считает возможным требовать моей выдачи. Почему? Дело ведь идет об убийстве и покушениях на убийство. Заговор с моим участием ведь "доказан". Доказательства могли иметь неоспоримый и непреодолимый характер, иначе нельзя было бы расстрелять 16 человек. Почему же не предъявить эти доказательства норвежской юстиции? Этим была бы достигнута двойная выгода: 1) недоверие всего цивилизованного человечества к московскому процессу было бы устранено одним ударом; 2) я был бы выдан. Этого, однако, они не сделали. Почему? Потому что они не имеют никаких доказательств, ни даже тени их. Потому что все это дело есть хладнокровно подстроенный подлог, не способный выдержать и легкого прикосновения свободной критики Образ действий советской дипломатии (требование высылки, а не прямой выдачи) есть прикрытое, но безошибочное доказательство преступления ГПУ. Общественное мнение всего мира должно отдать себе в этом отчет.

2. Рядом со мною объявлен "виновным" и мой сын, хотя и он не был ни судим, ни даже вызван в суд. Мой сын, оказывается, подбирал этих удивительных террористов из гестапо для посылки их в Москву. Сын мой проживает во Франции. Советское правительство обратилось со своей недружелюбной йотой только к норвежскому правительству, но не к французскому. Почему? Не потому ли, что Франция больше? Но разве юстиция измеряется квадратными километрами? Или потому, что Москва находится в союзе с Парижем? Или, наоборот, потому что со стороны французского правительства она опасалась более энергичного отпора? В разбор этих вопросов я не вхожу. Я констатирую лишь в высшей сте

пени важный факт: Москва попыталась оказать открытое давление только на норвежское правительство.

Что касается двух нот норвежского правительства, то они

интересуют меня здесь, разумеется, не с политической, а с юриди

ческой точки зрения. Москва говорит по существу: Троцкий орга

низовал террористические акты, мы требуем его высылки из Нор

вегии. На это норвежокое правительство отвечает: "Но ведь мы

его уже интернировали!" Фальсификаторы, в которых недостатка

нет, могут истолковать этот ответ так, как если [бы норвежское

правительство интернировало меня из-за террористических актов...

В действительности же паспортная контора и норвежское прави

тельство обвиняют меня не в том, что я, в союзе с гестапо, хочу

опрокинуть русские Советы посредством террористических актов,

а в том, что я, посредством своих статей и писем, хочу помочь ра

бочим массам Франции учредить французские Советы. Иначе ска

зать, норвежское правительство интернировало меня по обвинению

в том, что я веду литературную работу в духе и смысле Четвер

того Интернационала. Установление этого обстоятельства имеет

важнейшее значение для противодействия ложным и клеветниче

ским истолкованиям причин нашего (моего и моей жены) интер

нирования.

Последняя нота советского правительства гласит, что нор

вежское правительство несет отныне "полную ответственность за

дальнейшее пребывание Троцкого в Норвегии". Эти слова можно

было бы расценивать как пустую дипломатическую фразу для

прикрытия отступления. По моему мнению, такая оценка была бы

ложна. Московский процесс, если взять его в зеркале мирового
[1] [2] [3] [4]