Ветка Палестины (2)
[1] [2] [3] [4]А сейчас и сам видел: несчастная девчонка, кофточка расползается, коленки драные... Голосок-то вон дрожит. Какая тут опаска.
- ... Каждый бы рад тебя приветить. Но... у другого какая мысль? Ага, все он знает. А что делал на карьере, спросят, когда людей стреляли? Заодно с полицаями?.... Еще привлекут как соучастника. У нас насчет этого свободно.... А какие мы соучастники? Ощупываешь себя по утрам -- никак цел?.. -- Оживился вдруг: - А правда, портниха Сима, безногая, зарыла в землю ситец, что твои шить относили? А теперь отдала тебе? Симка - то -- она человек....
Ох, поубавилось в Широком людей. Поубавилось... А почему? Все на войну списываем. А война что ж... война берет нас готовенькими. Какие есть...
Три дня назад, когда Полина впервые поднялась сюда, у нее было ощущение, что это ее тут расстреляли. Но не добили только. Почему-то на ногах держится. Еще выстрел - и прикончат. Мыслей не было. Только боль.
Она поглядела внимательно на дядьку Андрия, который как-то зло, остервенело дымил самокруткой, на белевшие вдали мазанки и отсюда, с высоты Ингулецкого карьера, рытого-перерытого смертью, увидела вдруг...
В гражданскую войну, рассказывали, в Широком; тоже обнаружился предатель. Один - единственный на все село.
А теперь? Полицаи. "Звильнена Украина". Только из одного их класса трое девчат пошли в "Звильнену".
И сразу - как звери. Как первобытные. Кто не твоей масти, вгрызайся в горло...
А ведь они знать не знали ни белых, ни синих, ни зеленых. Ни гетмана Скоропадского.
Росли в комсомоле. Любка Мухина учила в школе. Полинка опустилась на сырую землю. Дядька Андрий посмотрел на нее встревоженно, принес обломок доски: "Сидай!.."
"....Лилька -- комсомольский секретарь, отличница..." Ну, эта просто сбросила личину. Убийца идейный.
А Нинка Карпец? Самая серая, бесцветная. Любила танцевать. Ей льстило, что вокруг нее закружилось немецкое офицерье? Хоть день, да мой?.. Но ведь ее схватили, когда она корректировала огонь немецких батарей. Чтоб они били точнее. По советским. Зачем этой пустельге так-то пританцовывать?.. Видно, в танцульках "Звильненой Украины" была своя логика...
А Любка Мухина? Ведь это ее бабка, когда петлюровцы в девятнадцатом ворвались в село, встала в наших дверях и сказала: "Тиф..." И спасла всех. А сама Любка Мухина...
Говорила она с ней серьезно? Хоть когда-нибудь. Ведь не только по деревьям вместе лазали. И в лапту играли. Говорила? И -- вспомнила.
... Единственный дом, где было много книг и где можно было их брать, как в библиотеке, был дом Гринберга, секретаря Широкского райкома. Когда-то их дома были рядом, забор в забор.
Комнаты у Гринбергов - не заставленные, ни цветов в горшках, ни половиков, ни сундуков. Пустая городская квартира. Только по стенам -книжные полки.
По другую сторону улицы жил Степан Масляный, один из руководителей Ингулецкого рудника. Масляный был огромным медлительным добрым дядьком.
Полинке родители помогали учиться только в младших классах. Потом уж не могли. Она бегала к Масляному, и тот никогда не отказывал. Увидит Полиику, улыбнется в свои пушистые запорожские усы.
Но было селе человека, который бы не уважал Гринберга и Масляного
В 1937 году их в одну ночь забрали. И Гринберга, и Масляного.
У Полины в тот день голова кругом пошла. Ошибка. Конечно, ошибка...
Как-то приехал в село Григорий Петровский, самая большая власть на Украине. Открывать школу-интернат. Всех их, босоногих, от школы отогнали. Наконец подкатила машина. Пыльная. Дребезжащая. Из нее вышел плотный седоватый старик, сказал усталым голосом, чтоб впустили во двор всю босоногую детвору, которая толпилась за забором.
Он остался в памяти добрым дедушкой, а потом вдруг объявили в школе, что он - пособник врагов народа.
Тогда-то они шептались с Любкой в саду. Полина и верила, и поверить не могла, что все - враги. А Любке, оказывается, все было ясно. Она сказала, хрустя антоновкой:
-- Ты что, не видишь, кого сажают? Батьку твоего не берут. И моего. Почему? Взять у нас нечего. У Гринберга вон книги. На тысячи. Небось раскулачил кого... У Петровского - еще больше. Масляный-богач. Два велосипеда. И сам ездит на рудник, и дочке купил - особый, дамский. Кто наверху, тот и грабастает. Мое -- мое, и твое -- мое"... С нами небось не делятся...
Полине отчетливо вспомнился этот разговор, даже Любкины подсчеты, у кого сколько было имущества...
... Полина почувствовала -- на сыром сидит. Озябла сразу. Но не поднялась.
... Мать отдала Мухиным все, что было из вещей. На сохранение. Неужели из-за пальто? Из-за платка? Из-за зеленой скатерти, в которую заворачивают фрицевского... Из-за тряпья?!"
Что же такое "Звильнена Украина"? "Мое -- мое, и твое -- мое?!"
На обратном пути, на спуске, дядька Андрий придерживал Полину за руку. Притомилась девонька. Ноги не идут.
...Перед самым отъездом подсохло, и удалось наконец добраться до вставшей на дыбы рудной земли, где были братские могилы. Снова привели мальчишки. И дядька Андрий.
Пришли с лопатами. Карабкались, поддерживая друг друга, цепляясь за обгорелые сучья.
Похоже, после освобождения здесь никого не было. Валяются вокруг гильзы -- тусклые, ржавые. Зеленые немецкие фляжки.
Полина вскрикнула: увидела торчащие из-под земли почернелые кости. Даже не закапывали?
Стали кромсать лопатами сухую, неподатливую землю, забросали могилу. Двинулись дальше.
Новый широкский председатель райисполкома Доценко -- на его спине немцы звезды вырезали - обещал памятник тут воздвигнуть. Выполнит?
Могилу матери дядька Андрий так и не смог найти. Мальчишки обнаружили.
"Мамочка-мамочка!" Полинка упала на колени.
Дядька Андрий положил ей руку на плечо: - Дальше! Дальше! А то не вернемся засветло. По рыже-красной, вывороченной из глубины земле нашли могилу отца и Фимочки.
Могилу как закидали наспех, так и осталась. Вытоптанной, незаросшей. Словно ничего уж не приживалось на этой багровой земле.
А вокруг чернозем. Весь перевороченный. Черными глыбами. В воронках стоит вода. Страшная земля.
Могила на самом склоне карьера. Полинка поднялась к ней по каменистой рудной осыпи -- сердце билось где-то у горла...
-- Вы идите! -- сказала она провожатым.- Я тут останусь до утра. До поезда!
Дядька Андрий запротестовал, походил вокруг. Начало смеркаться, и он не оставаться же на ночь - ушел нехотя и увел мальчишек.
Полинка лежала, прижавшись лбом к каменистой земле, слизывая языком соль с опухших, потрескавшихся губ. В ушах только одно осталось. Голос брата. Повторяет и повторяет он своим чистым голоском:
"Не могу дождаться той минуты, когда... выйду тебя встречать..."
Хочет он еще что-то крикнуть, тянется к ней и-- не может...
" За что?"
И снова, будто наяву, видела брата -- лобастого, тихого, учтивого.
"Бог перепутал",-- говорила мать. Оборванные яблони, разодранные колени - дочь. Тишина в доме, девичья приветливость - брат, Фимочка. Не терпит конфет -- дочь; сластена -- Фимочка...
-- Бог перепутал! -- вырвалось у Полинки.-- Перепутал!
Ей лежать здесь, а не ему, мальчонке...
Быстро темнело; в мертвой степи звучало протяжное: "Бог перепутал! Пе-ре-путал..." Она почувствовала дурноту.
Сверху зашуршали камни, посыпались на нее. Вскочила испуганно. Вгляделась. Переступает босыми ногами Юра Мухин, рубашка вытянулась из штанов, лицо белее мела.
- Тетечка Полина! Тетечка Полина! Важко тут. Пидемо... -- Ты откуда здесь?
Оказывается, дошел со всеми до села, а потом вернулся. Зубами выстукивает:
- Т-тетечка Полина!
П-пидемо... Как удалось им выбраться?
Перешли вброд, сбивая ноги, Ингулец и тогда лишь остановились, дрожа от холода и прислушиваясь.
Здесь, на пологом берегу, до войны Полина вместе со всей школой разбивала парк". Рыхлили землю для клумб. Понатыкали прутиков и ушли, не очень веря в то, что примутся.
И вот слышно: шумит, как в бору. По весеннему пахнет кленом, топольками. И шумит, шумит в ночи. Принялись топольки.
Часть вторая