Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий. Пять ложек эликсира (1)
[1] [2] [3] [4]ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Кого еще из знакомых вы встретили на курсах?
ФЕЛИКС: Ну кого… (Он очень старается). Этого… Ну Валентина, инженера, из филиала, не знаю как его фамилия… Потом этого, как его… Ну такой, мордастенький…
ИВАН ДАВЫДОВИЧ: И о чем вы с ними говорили?
ФЕЛИКС: Ни о чем я с ними не говорил. Я сразу пошел к Наташе. К Наталье Петровне.
ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Потом вы оказались в ресторане. Зачем?
ФЕЛИКС: Как это — зачем? Поесть! Я же целый день не ел… Между прочим, из-за этого вашего Курдюкова!
Павел Павлович поднимается, секунду смотрит на телефон, выдергивает телефонный шнур из розетки и снимает аппарат со столика на пол. Затем произносит: «Эхе-хе…» — и направляется к двери на кухню.
ИВАН ДАВЫДОВИЧ (раздраженно): Павел… э… Павлович! Я не понимаю, неужели вы не можете десять минут подождать?
ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ (приостанавливается на мгновение): А зачем, собственно, ждать? (Издевательским тоном.) Курдюков. Курдюков…
Он скрывается на кухне, оттуда доносится лязг посуды. Феликс обнаруживает, что все с жадным вниманием смотрят на него.
ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Феликс Александрович, будет лучше всего, если вы сами, без нашего давления, добровольно и честно расскажите нам: с кем вы сегодня говорили о Курдюкове, что именно говорили и зачем вы это делали. Я очень советую вам быть откровенным.
ФЕЛИКС: Да господи! Да разве я скрываю! С кем я говорил о Курдюкове? Пожалуйста. С кем я говорил… Да ни с кем я не говорил! С женой Курдюкова говорил, с Зоей! Она мне сказали, чтобы я поехал к нему в больницу, я и поехал. И все. Больше ни с кем!
На кухне снова слышится звон посуды, в кабинете появляется Павел Павлович. На нем кухонный фартук, в одной руке он держит шипящую сковородку, в другой — деревянную подставку для нее.
ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ: прошу прощения. Не обращайте внимания… Я у вас, Феликс Александрович, давешнюю ветчинку там слегка. Вы уж не обессудьте…
ФЕЛИКС (растерянно): Да ради бога… Конечно!
ИВАН ДАВЫДОВИЧ (раздраженно): Давайте не будет отвлекаться! Продолжайте, Феликс Александрович!
Но Феликс не может продолжать. Он с испугом и изумлением следит за действиями Павла Павловича. Тот ставит сковородку на журнальный столик и, нависнувши над нею своим большим благородным носом, извлекает из нагрудного кармана фрака черный плоский футляр. Открыв его, он некоторое время водит над ним указательным пальцем, произносит как бы в нерешительности «Гм!» и вынимает из футляра тонкую серебряную трубочку.
КЛЕТЧАТЫЙ (бормочет): Смотреть страшно…
Павел Павлович аккуратно отвинчивает колпачок и принимается капать из трубочки в яичницу — на каждый желток по капле.
НАТАША: Какой странный запах… Вы уверены, что это съедобно?
ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ: Это, душа моя, «ухе-тхо»… В буквальном пере воде — «желчь водяного». Этому составу, деточка, восемь веков…
ИВАН ДАВЫДОВИЧ (стучит пальцем по столешнице): Довольно, довольно! Феликс Александрович, продолжайте! О чем вы договорились с Курдюковым в больнице?
ФЕЛИКС: С Курдюковым? В больнице? Н-ну… Ни о чем определенном мы не договаривались. Он обещал поставить бутылку коньяку…
ИВАН ДАВЫДОВИЧ: И все?
ФЕЛИКС: И все…
ИВАН ДАВЫДОВИЧ: И ради этого вы поперли на ночь глядя через весь город в больницу?
ФЕЛИКС: Н-ну… Это же почти рядом…
ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Курдюков ваш хороший друг?
ФЕЛИКС: Что вы! Мы просто соседи! Раскланиваемся… Я ему отвертку, он мне пылесос…
ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Понятно. Посмотрите, что у вас получается. Не слишком близкий ваш приятель, чувствующий себя уже вполне неплохо, вызывает вас поздно вечером к себе в больницу только для того, чтобы пообещать распить с вами бутылку коньяка. Я правильно резюмировал ваши показания?
ФЕЛИКС: Д-да…
ИВАН ДАВЫДОВИЧ: О чем вы сговорились с Курдюковым в больнице?
ФЕЛИКС: Ей-богу, ни о чем!
КЛЕТЧАТЫЙ: Врет, брешет! Не знаю, о чем они там сговорились, но на лестнице было у них крупное объяснение! Он по ступенькам сыпался — красный, как помидор! Врет!
ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ (негромко): А всего-то и надо было вам, ротмистр, сделать два шага вверх по лестнице. Вы бы все и услышали, а мы бы здесь и не гадали…
КЛЕТЧАТЫЙ (смиренно): Виноват, ваше сиятельство. Однако пусть этот аферист объяснит нам, господа, что означали слова: «О себе подумай, Снегирев! О себе!» Эти слова я слышал прекрасно и никак не могу взять в толк, к чему они!
ИВАН ДАВЫДОВИЧ: О чем вы сговорились с Курдюковым?
ФЕЛИКС: Господа! Да что вы ко мне пристали, в самом деле?
ИВАН ДАВЫДОВИЧ: О чем вы сговорились с Курдюковым?
ФЕЛИКС: Наташа! Да кто это такие? Что им нужно от меня? Скажи им, чтобы отстали!
Клетчатый коротко гогочет.
ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Слушайте меня внимательно. Мы отсюда не уйдем до тех пор, пока не выясним все, что нас интересует. И вы нам обязательно расскажите все. Вопрос только — какой ценой. Церемониться мы не будем. Мы не умеем церемониться. И должно быть тихо, даже если вам будет очень больно…
Он берет саквояж, ставит на стол, раскрывает, извлекает автоклавчик и, звякая металлом и стеклом, принимается снаряжать шприц для инъекций.
Феликс наблюдает эти манипуляции, покрываясь испариной.
ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Разумеется мы бы предпочли получить от вас информацию быстро, без хлопот и в чистом виде, без примесей. Я думаю, это в ваших интересах…
Клетчатый скользящим шагом пересекает комнату и намеревается встать у Феликса за спиной. Феликс в панике отодвигается вместе со стулом и оказывает загнанным между столом и книжной стенкой.
[1] [2] [3] [4]