9

– В последний?.. В последний раз это было, пожалуй, в коридоре, когда мы с Олафом вышли из столовой.

Я так и подскочил.

– Когда? – спросил я.

Чадо встревожилось.

– А что такого? – спросило оно. – Ничего такого не было… Только это мы выскочили из зала, смотрю – Хинкус сворачивает на лестницу…

Я судорожно соображал. Они выскочили из столовой не раньше девяти часов, в девять они еще танцевали, их помнит дю Барнстокр. Но в восемь сорок три у Хинкуса раздавили часы, и, значит, в девять он уже лежал связанный под столом…

– Вы уверены, что это был Хинкус?

Чадо пожало плечами.

– Мне показалось, что Хинкус… Правда, он сразу свернул налево, на лестничную площадку… но все равно – Хинкус, кому же еще быть? С Кайсой или с Мозесихой его не спутаешь… да и ни с кем другим. Маленький такой, сутулый…

– Стоп! – сказал я. – Он был в шубе?

– Да… в этой своей дурацкой шубе до пят, и на ногах что-то белое… А что такое? – Чадо перешло на шепот. – Это он убил, да? Хинкус?

– Нет-нет, – сказал я. Неужели Хинкус врал? Неужели это все-таки инсценировка? Часы раздавили, переведя стрелки назад… а Хинкус сидел под столом и хихикал, а потом ловко разыграл меня и сейчас хихикает у себя в номере… а его сообщник хихикает где-то в другом месте. Я вскочил.

– Сидите здесь, – приказал я. – Не смейте выходить из номера. Имейте в виду, я с вами еще не закончил.

Я пошел к выходу, потом вернулся и забрал со стола бутылку.

– Это я конфискую. Мне не нужны пьяные свидетели.

– А можно, я пойду к дяде? – спросило чадо дрожащим голосом.

Я поколебался, потом махнул рукой.

– Идите. Может быть, он сумеет убедить вас, что надо говорить правду.

Выскочив в коридор, я свернул к номеру Хинкуса, отпер дверь и ворвался внутрь. Везде горел свет: в прихожей, в туалетной, в спальне. Сам Хинкус, оскаленный, мокрый, сидел на корточках за кроватью. Посредине комнаты валялся сломанный стул, и Хинкус сжимал в руках одну из ножек.

– Это вы? – сказал он хрипло и выпрямился.

– Да! – сказал я. Вид его и какое-то безумное выражение налитых кровью глаз снова поколебали мое убеждение, что он врет и притворяется. Нужно быть великим артистом, чтобы так играть свою роль. Но я все-таки сказал свирепо: – Мне надоело слушать вранье, Хинкус! Вы мне соврали! Вы сказали, что вас схватили в восемь сорок. Но вас видели в коридоре после девяти! Вы будете мне говорить правду или нет?

На его лице промелькнула растерянность.

– Меня? После девяти?

– Да! Вы шли по коридору и свернули на лестничную площадку.

– Я? – Он вдруг судорожно хихикнул. – Я шел по коридору? – Он снова хихикнул, и еще раз, и еще, и вдруг весь затрясся от визгливого истерического хохота. – Я?.. Меня?.. Вот то-то и оно, инспектор! Вот то-то и оно! – проговорил он, захлебываясь. – Меня видели в коридоре… и я тоже видел меня… И я схватил меня… и я связал меня… и я замуровал меня в стену! Я – меня… Понимаете, инспектор? Я – меня!
[1] [2] [3]