Предайте павших земле (2)

ДЖОАН. Ну почему войны ведутся в такой грязи? Не ожидала увидеть ничего подобного. Словно... словно на свалку попала.

ЛЕВИ. Ты запачкала туфельки. У тебя красивые туфельки, Джоан.

ДЖОАН. Тебе понравились, Генри? Из кожи ящерицы. Мне они тоже нравятся. Сейчас так трудно найти хорошие туфли.

ЛЕВИ. Ты попрежнему танцуешь, Джоан?

ДЖОАН. Гораздо лучше, чем раньше. Танцы нынче устраиваются гораздо чаще. На благотворительных вечерах по сбору средств для сирот, в госпиталях для выздоравливающих, при подписке на Займы победы. Я занята семь вечеров в неделю. Я продала больше облигаций Займов победы, чем любая другая в Лиге женщинизбирательниц. Я получила каску... одну из их касок... пробитую пулей, за то, что продала облигаций на одиннадцать тысяч долларов.

ЛЕВИ. Здесь мы получаем их за так, тысячами... пуль хватает.

ДЖОАН. Какой злой у тебя голос. Нельзя так зло говорить.

ЛЕВИ. Извини.

ДЖОАН. На днях я слушала полковника Элуэлла. Ты знаешь полковника Элуэлла, старика Энтони Элуэлла, владельца сталеплавильного завода. Он выступал на ежемесячном банкете Красного креста и сказал, что одним из главных достоинств этой войны - отсутствие злости в наших парнях. Он сказал, что ими движит только патриотизм. Он - прекрасный оратор, полковник Элуэлл. Я плакала и плакала...

ЛЕВИ. Я его помню.

ДЖОАН. Генри, как потвоему, мы выиграем эту войну?

ЛЕВИ. Какая разница?

ДЖОАН. Генри! Разве можно так говорить?! Не понимаю, что на тебя нашло. Действительно, не понимаю. В газетах пишут. Что они, если выиграют войну сожгут наши церкви, сравняют с землей наши музеи и... и изнасилуют наших женщин (ЛЕВИ смеется). Чего ты смеешься, Генри?

ЛЕВИ. Я мертв, Джоан.

ДЖОАН. Да. Тогда почему... почему ты не позволяешь похоронить себя?

ЛЕВИ. На то есть масса причин. Я много чего любил на этой земле...

ДЖОАН. Мертвец не может прикоснуться к женщине.

ЛЕВИ. Прикоснуться - нет, но на этом жизнь не заканчивается. Я всегда наслаждался, прислушиваясь к разговорам женщин, слушая их смех, наблюдая, как юбки раздуваются на ветру, замечая, как при ходьбе перекатываются под платьем груди. А ласкать их - это совсем другое. Мне нравилось цоканье высоких каблуков по ночным тротуарам, нежность девичьих голосов, когда они проходили мимо меня под руку с молодыми людьми. И ты была такая красивая, Джоан, с белокурыми волосами, длинными пальцами.

ДЖОАН. Тебе всегда нравились мои волосы. (Пауза). Ни одна женщина не пройдет с тобой под руку, Генри Леви, пусть ты и не ляжешь в могилу.

ЛЕВИ. Нет. На зато я смогу смотреть на глаза женщин, на их блестящие волосы, по покачивание их бедер. Ты знаешь, как они покачивают ими, особенно. Если позади идет симпатичный молодой человек. Все это символизирует для меня жизнь и землю, радость и боль. За все это земля передо мной в долгу, потому что мне только тридцать. Радость и боль - каждый человек должен получить свою долю, получать полные семьдесят лет, чтобы точку в его жизни поставила судьба, а иголка с цветной головкой на карте генерала. Какое мне дело до иголок на генеральских картах?

ДЖОАН. Это не просто иголки с цветными головками. Они означают гораздо больше...

ЛЕВИ. Больше? Для кого? Для генералов - не для меня. Для меня они иголки с цветными головками. Это нечестная сделка - обмен моей жизни на малую часть иголки...

ДЖОАН. Генри, как ты можешь так говорить? Ты знаешь, ради чего мы ведем эту войну.

ЛЕВИ. Нет. А ты?

ДЖОАН. Разумеется, все это знают. Мы должны победить! Мы должны быть готовы к тому, чтобы принести в жертву последнюю капли крови. Так или иначе, что мы можешь с этим поделать?

ЛЕВИ. Ты помнишь прошлое лето, Джоан? Мою последнюю увольнительную. Мы поехали в Мэн. Я бы хотел долгое время помнить: и солнце, и пляж, и твои нежные руки.

ДЖОАН. Так что ты собираешься делать?

ЛЕВИ. Бродить по свету, смотреть на красивых, длинноногих девушек, наслаждаться их улыбками, вслушиваться в их голосах теми самыми ушами, которые генералам не терпятся засыпать землей...

ДЖОАН. Генри! Генри! Однажды ты сказал, что любишь меня. Ради любви ко мне, Генри, вернись в могилу...

ЛЕВИ. Бедная Джоан. (Протягивает руку, чтобы нежно прикоснуться к ней)

ДЖОАН (Отпрянув). Не трогай меня. (Пауза). Из любви ко мне.

ЛЕВИ. Уезжай домой, Джоан! Уезжай домой! (Затемнение).

Прожектор освещает ТРЕТИЙ ТРУП, РЯДОВОГО МОРГАНА, и ДЖУЛИЮ БЛЕЙК. Он стоит спиной к зрительному залу, в траншее, она - правее и выше его. ДЖУЛИЯ рыдает.

МОРГАН. Перестань плакать, Джулия. Какой в этом смысл?

ДЖУЛИЯ. Никакого. Только я не могу остановиться.

МОРГАН. Не следовало тебе приезжать.

ДЖУЛИЯ. Меня попросили. Сказали, что ты не разрешаешь им похоронить себя, мертвого и все такое...

МОРГАН. Не разрешаю.

ДЖУЛИЯ (Плачет). Почему бы им не убить и меня? Я бы разрешила им себя похоронить. Я бы с удовольствием легла в землю... что бы не видеть все это... Я ... я плачу уже две надели. Раньше я думала, что я не человек кремень. Никогда не плакала. Даже ребенком. Просто удивительно, откуда теперь берутся слезы. Хотя, как я теперь понимаю, для слез остается место всегда. Я думала, что выплакала все, когда услышала, как они убили моего брата Фреда. Моего младшего брата. По утрам, когда он уходил в школу, я расчесывала ему волосы... Я... Я... А потом они убили его. Убили, не так ли?

МОРГАН. Да.

ДЖУЛИЯ. Так тяжело об этом узнавать. Но я... я знаю. А с тобой, когда ты стоишь в могиле, еще тяжелее. Я бы со временем все забыла, если бы ты... Нет, не собираюсь я этого говорить. Я лучше послушаю тебя. Дорогой, как это было ужасно. Я напьюсь. Я ненавижу все это и напьюсь. Буду громко петь, пусть все смеются. Я на днях перекладывала твои вещи... я сумасшедшая... я три раза в неделю перекладываю твои вещи, тереблю твои пиджаки, читаю твои книги... У тебя такая красивая одежда... И ты написал мне такое милое четверостишье, когда уезжал в Бостон.... Сначала я смеялась, потом плакала, потом.... Такие хорошие стихи... ты мог бы стать прекрасным писателем. Я думаю, величайшим писателем со времен... Я... Они отстрелили тебе руки, дорогой?

МОРГАН. Нет.

ДЖУЛИЯ. Это хорошо. Если бы чтото случилось с твоими руками, я бы этого не вынесла. Это было ужасно, дорогой?

МОРГАН. Не то слово.

ДЖУЛИЯ. Но они не отстрелили твои руки. Это уже чтото. Теперь мы учимся испытывать признательность судьбе черт знает за что. Люди должны испытывать за чтото признательность, а это так трудно, с этой войной... О, дорогой, я не могу представить себе, что ты умер. Почемуто мне кажется, что ты создан только для того, чтобы жить. Но на душе у меня стало бы легче. Если бы тебя похоронили на большом зеленом поле, посадили цветы вокруг надгробного камня с надписью: "Уолтер Морган. Родился в 1913. Умер в 1937". Я смогла бы бросить пить и не пела бы так громко. Люди бы не смеялись надо мной. Самое ужасное - смотреть на все те книги, которые ты принес домой, но так и не прочитал. Они ждут тебя, ждут, когда ты придешь и откроешь их... О, позволь им похоронить себя, позволь им похоронить себя... Ничего же не осталось, только безумцы и одежда, которая без пользы будет висеть в шкафах... Почему нет?

МОРГАН. Есть так много книг, которые я не успел прочитать, так много мест, где я не успел побывать, так много воспоминаний, которые я не хранил достаточно долго... Я не хочу, чтобы меня всего этого лишили...

ДЖУЛИ. А я? Дорогой, я... Мне так мерзко напиваться. Твои имя и фамилия будут очень хорошо смотреться на простой мраморной плите, лежащей на зеленом поле. "Уолтеру Моргану, любимому, от Джулии Блейк..." И вокруг маки, незабудки, эти маленькие лиловые цветочки... (Она наклоняется, рыдая в голос, вспышка, выстрел пистолета, она начинает заваливаться вбок). Теперь они могут внести мою фамилию в список потерь. Как называются эти маленькие лиловые цветочки, дорогой... (Затемнение).

Луч прожектора следует за Кэтрин Дрисколл, когда она идет от ТРУПА к ТРУПУ, вглядываясь в их лица. Сначала она смотрит на ШЕСТОЙ ТРУП, по ее телу пробегает дрожь, она закрывает глаза, идет дальше. Останавливается перед ПЯТЫМ ТРУПОМ.

КЭТРИН. Я - Кэтрин Дрисколл. Я... я ищу моего брата. Он мертв. Вы - мой брат?

ПЯТЫЙ ТРУП. Нет. (КЭТРИН переходит к ЧЕТВЕРТОМУ ТРУПУ, останавливается, смотрит, переходит к ТРЕТЬЕМУ ТРУПУ).

КЭТРИН. Я ищу моего брата. Меня зовут Кэтрин Дрисколл. Его имя...

ТРЕТИЙ ТРУП. Нет. (КЭТРИН идет дальше, в нерешительности останавливается перед ВТОРЫМ ТРУПОМ).

КЭТРИН. Вы..? (Понимает, что это не ее брат. Переходит к ПЕРВОМУ ТРУПУ). Я ищу моего брата. Меня зовут Кэтрин Дрисколл. Его имя...

ДРИСКОЛЛ. Я - Том Дрисколл.

КЭТРИН. Пр... привет. Я тебя не узнаю. Прошло пятнадцать лет... и...

ДРИСКОЛЛ. Что тебе нужно, Кэтрин?

КЭТРИН. Так странно... я пришла сюда, чтобы поговорить с мертвецом, чтобы уговорить его чтото сделать, лишь потому, что когдато давно он был моим братом. Они меня уломали. Я не знаю, с чего начать...

ДРИСКОЛЛ. Ты напрасно сотрясаешь воздух, Кэтрин...

КЭТРИН. Им следовало попросить более близкого тебе человека... который тебя любил... только они никого не смогли найти. Сказали, что ближе меня никого нет...

ДРИСКОЛЛ. Все так. Ближе - нет...

КЭТРИН. И я не виделась с тобой пятнадцать лет. Бедный Том... Не оченьто сладкая жизнь была у тебя все эти годы.

ДРИСКОЛЛ. Не очень.

КЭТРИН. И ты прожил их в нищете?

ДРИСКОЛЛ. Иногда приходилось просить милостыню, чтобы поесть. Я - не из счастливчиков.

КЭТРИН. И, тем не менее, ты хочешь вернуться. Может, лучше быть мертвым, Том, чем так жить?
[1] [2] [3] [4]