3 (1)
[1] [2] [3] [4]— Я, пожалуй, выпью, — сказал Рудольф. Он встал, подошел к бару, приготовил себе мартини. — Еще пива, Уэсли?
— Спасибо. — Уэсли поднял стакан с пола, встал и протянул его Рудольфу.
— Хочешь повидаться с Инид? Она на кухне. — Он заметил замешательство Уэсли. — Ее матери здесь нет. Я ведь писал тебе, что мы развелись. — Он раздраженно тряхнул головой. — Или ты и этого письма не получил?
— Нет.
— Черт побери! Теперь я буду писать тебе до востребования. Неужели тебя не удивляло, что тебе никто не пишет?
— Я как-то не задумывался.
— А ты сам писал Кролику или Кейт?
— Писал раза два, — ответил Уэсли. — Но ответа не получил и бросил писать. Вам что-нибудь про них известно?
— Конечно, — ответил Рудольф. Каждый месяц Дуайер присылал ему отчет по расходам на «Клотильду»; он, разумеется, знал, что ее купил Рудольф. Согласно распоряжению судебных властей, яхта была оценена — стоимость ее определили в сто тысяч долларов. Значит, Дуайер не ошибся. Но ни один покупатель не предложил ничего хотя бы приближавшегося к этой сумме. Дуайер отвел яхту на зиму в Сен-Тропез и поставил у причала. — У них все в порядке. Кейт родила тебе брата. Точнее говоря, единокровного брата.
— Бедный парень! — вздохнул Уэсли, но все же несколько повеселел. Род продолжается, подумал Рудольф. — Будете писать Кейт, — сказал Уэсли, — напишите, что я как-нибудь смотаюсь в Англию и навещу ее. Получается, что только у моего отца из всей нашей семьи больше одного ребенка. А он мне говорил, что хотел бы иметь пятерых. Знаете, он здорово умел управляться с детьми. — Уэсли смущенно повертел в руках стакан. — Не люблю хвастаться, дядя Руди, но вы посмотрите, что отец сделал из меня. Я, конечно, и сейчас ничего собой не представляю, но, пока он не вытащил меня из военной школы, я же был полным психом.
— Да, сейчас тебя психом не назовешь.
— Самое главное, — сказал Уэсли, — что я сам себя не чувствую психом. А это уже хорошо.
— Еще бы.
— Раз мы уже заговорили о детях — можно мне взглянуть на Инид?
— Конечно, — обрадовался Рудольф.
— Она по-прежнему много болтает?
— Да, — ответил Рудольф и повел его на кухню. — Даже больше, чем прежде.
Но на этот раз Инид застенчиво молчала, поэтому Уэсли сказал:
— Здравствуй, Инид! Я твой кузен Уэсли. Узнала меня?
Инид равнодушно посмотрела на него и отвернулась.
— Уже поздно, — принялась оправдываться няня. — В это время она начинает капризничать.
— Я как-нибудь зайду к вам утром, — сказал Уэсли. В маленькой кухне его по-взрослому низкий голос звучал громко и резко, и Инид закрыла уши руками.
— Мисс, ведите себя как следует, — сделала ей замечание няня.
— Это я, наверное, слишком громко говорю, — виновато заметил Уэсли, идя вслед за Рудольфом в гостиную. — На судне привыкаешь — приходится перекрикивать и ветер, и море.
В гостиной Рудольф налил себе еще мартини, выжал в него ломтик лимона и вдруг почувствовал, как он рад, что Уэсли пришел к нему в гости и захотел повидаться с Инид. Может быть, когда-нибудь в далеком будущем мы снова станем единой семьей. У меня почти нет личной жизни, с грустью подумал он, и ему стало жаль себя. Надо держаться своей семьи. Он одинок, не связан брачными узами — эпизод с Жанной ушел в прошлое и почти забылся, дочь — под надежным присмотром, к тому же она еще в таком возрасте, когда он видит в ней всего лишь прелестную игрушку, так что, едва он начнет общаться со своими племянниками, они станут ему нужнее, чем он им. И все-таки пусть это случится поскорее.
— Какая бы причина ни привела тебя в Нью-Йорк, — сказал он взволнованно и приподнял стакан в знак приветствия, — я страшно рад тебя видеть.
— Спасибо. — Уэсли, немного смущенный, тоже поднял свой стакан.
— Надеюсь, больше в барах не дерешься, — улыбнулся Рудольф.
— Не беспокойтесь, — сдержанно отозвался Уэсли. — Я с этим покончил. Хотя, бывает, кулаки так и чешутся. В нашей школе много черных, и они часто дерутся с белыми, а белые — с ними. Меня, наверное, считают трусом. Ну и плевать — переживу. Я получил хороший урок. И потом, когда отец забирал меня из военной школы, я дал ему обещание не драться. И нарушил это обещание только раз. Причем при особых обстоятельствах. — Уэсли мрачно смотрел в стакан: сейчас он казался старше своих лет. — Всего раз. Говорят, каждая собака имеет право один раз кого-нибудь укусить. В память об отце я должен держать свое обещание. Это самое малое, что я… — Он замолк, стиснул зубы. Рудольф испугался, что парнишка вот-вот расплачется.
— Конечно, должен, — поспешно сказал он. — А где ты остановился?
— В общежитии Христианской ассоциации молодых людей. Там совсем неплохо.
— Послушай, — сказал Рудольф, — завтра утром я увожу Инид в Монток к ее матери, а вернусь в воскресенье один. Хочешь прокатиться со мной, подышать морским воздухом?.. — Он замолчал, заметив встревоженный взгляд Уэсли.
— Спасибо, — поблагодарил его Уэсли. — С удовольствием, но в другой раз. Мне пора обратно в Индианаполис.
— Тебе не придется голосовать. Я дам тебе денег на самолет. — Когда наконец я перестану предлагать людям деньги вместо того, что им на самом деле нужно? — с отчаянием подумал он.
— Не стоит, — отказался Уэсли. — По правде говоря, мне даже нравится голосовать. Каких только людей не встретишь!
— Нет так нет, — обиженно сказал Рудольф, но осуждать мальчика за нежелание встретиться с Джин и заново пережить в памяти все события он не мог. — Но если хочешь переночевать, — добавил он, — я могу устроить тебя здесь на диване. Комнаты для гостей у нас нет, но мешать тебе никто не будет. — Гостеприимство по-родственному, а не доллары.
— Спасибо, — отозвался Уэсли, стараясь не обидеть дядю, — я неплохо устроился в общежитии.
— В следующий раз, когда соберешься в Нью-Йорк, предупреди заранее. Тут рядом есть очень приличные отели, и тебе будет там удобно. Сходим в театр или еще куда-нибудь… — Он не договорил. Чего доброго, парень решит, что он подлизывается…
— Обязательно, — неуверенно согласился Уэсли. — В следующий раз. А в этот раз, дядя Руди, я хочу поговорить с вами об отце. — Он испытующе вгляделся в Рудольфа. — Мне не довелось близко знать отца. Я встретился с ним мальчишкой, может, я и сейчас мальчишка, но мне хочется узнать, что он был за человек… Понимаете, о чем я говорю?
— Пожалуй.
— Я составил список людей, знавших отца в разные периоды его жизни, и вы с тетей Гретхен стоите первыми в этом списке. А как же иначе?
— Да, конечно. Как же иначе. — Рудольф боялся вопросов, которые ему могут задать, боялся ответов, которые вынужден будет дать этому высокому серьезному юноше.
— Когда мы с ним познакомились, — продолжал Уэсли, — я сразу стал смотреть на него как на героя, чуть ли не святого, потому что он так относился ко мне, к Кейт и Дуайеру, и от каждого умел добиться всего, что нужно, ни разу не повысив голоса, и, что бы ни случилось, оставался хозяином положения. Но он ведь не всегда был такой. Я смотрел на него глазами ребенка. Я хочу понять его по-настоящему. Для своего же блага. Это поможет мне понять себя. Каким я хочу стать, что делать в жизни… Извините меня, я совсем запутался… — Он раздраженно передернул широкими плечами.
— Не так уж ты далек от истины, — ласково ответил Рудольф. — Я все тебе расскажу… все, что помню. Но сначала нам следует, по-моему, пойти поужинать. — Первая заповедь цивилизации: прошлое подождет.
— Против хорошего ужина я не возражаю, — поднимаясь, согласился Уэсли. — В пути я ел что попало, а дома меня кормят… — Он скорчил гримасу. — Мать помешана на растительной пище. Но я же не белка. Дядя Руди, — улыбнулся он, — я только и слышу о том, какой вы богатый. Может, вы угостите меня бифштексом?
— На это, пожалуй, моего богатства хватит, — засмеялся Рудольф. — Во всяком случае, несколько раз в году я могу позволить себе такую роскошь. Подожди, я только попрощаюсь с Инид и надену пиджак.
Когда он вытаскивал пиджак из стенного шкафа, раздался телефонный звонок. Он поднял трубку.