Эфраим Севела. Викинг (8)

— Поможем. Браткаускене, — с просиявшим, лицом бернулся. к ней начальник МВД, и блики от лампы засияли на его бритом черепе. — Спрячем и концы не найдут. Все сделаем. Отблагодарим, как надо.

— Дети спать хотят, — прикрыла глаза Браткаускене.

— Сейчас устроим. Часовой, отведи их в другой кабинет.. Там диваны. До утра. Спокойной ночи. Ну" молодец, баба.

Она двинулась с детьми к двери, почтительно раскрытую перед ними часовым, и уже у порога, мальчик, что был, справа, обернулся, глянул на отрубленную голову, темневшую на. стекле стола, и робко всхлипнул. Мать, дернула его за руку, и часовой, пятясь задом, прикрыл дверь.

— С победой, товарищи! — воскликнул начальник МВД. — Ну и будет завтра, шуму. Надо составить телефонограмму. А вещественное доказательство сюда!

Он высыпал на сиденье стула. бумаги из своего обьемистого портфеля и без тени брезгливости поднял.голову со стола, аккуратно завернул ее. в газету, на сломе листа Альгис успел машинально прочесть крупный заголовок: «Да здравствует коммунистич..» и весь сверток деловито сунул в, глубь портфеля, после, чего защелкнул замок на его топорщащемся боку.

— . А Браткаускене — в Сибирь. — Отдышавшись, сел он на диван, поставив у ног портфель. — Здесь ей больше делать нечего.

И все возбужденно заговорили, стали поздравлять его, будто не было у его ног страшного портфеля, и забыли об Альгисе, неподвижно сидевшем, откнувшись в кресле, и тупо смотревшем на красноватую лужицу, стекавшую со стекла ему на колени.

За окном вагона уже бежала морозная ночь, когда поезд остановился и по радио сказали, что в Смоленске они простоят дваДцать минут. Милиционеры вскочили, стали одеваться" чтоб успеть купить что-нибудь на ужин в станционном буфере. О том, что вагонресторан закрыт из-за иностранных туристов, они уже знали.Уходя, оба знаками дали понять Альгису, чтоб он проследил за Сигитой и не отлучался из купе, пока они не вернутся;

Альгис дал им денег и попросил купить для него бутылку коньяку.

Они ушли, прикрыв двери, и сразу на верхней полке повернулась Сигита,.лежавшая до того недвижно, спиной к ним. Повернулась, строго посмотрела на Альгиса серыми глазами,.протянула вниз руку и бросила Альгису на колени сложенный вчетверо листок бумаги; Убедившись, что он взял записку, она тотчас повернулась лицом к стене и замерла в прежней позе.

Альгис оторопело подержал в руках записку, затем развернул ее. Еще не устоявшимся школярским почерком Сигита писала ему. Грамотно, без ошибок, лишь путаясь в знаках препинания.

"Здравствуйте мой любимый поэт! Я решила написать Вам, потому что сказать постесняюсь. Можете надо мной посмеяться, но я пишу правду, от чистого сердца. Я Вас люблю. Уже давно. Когда только научилась читать и впервые увидела Ваш портрет. И чем старше становилась, тем больше убеждалась, что Вы мой идеал. Мужчины и гражданина.

Я знаю, читая это письмецо, Вы будете смеяться. Пусть! Теперь, когда моя жизнь сломана, мне ничего не страшно. А признаться в любви — не позор. Я уверена, что они Вам рассказали про меня. Это все неправда. Я — честный человек. Никогда в жизни чужого не брала. Можете мне поверить. А если не верите — поезжайте в наш колхоз и вам все люди скажут.

Теперь моя жизнь пропала во цвете лет. Но я рада, что встретила Вас и смогла сказать, что люблю Вас. Зовут меня не Сигита, а Алдона. Это я для них придумала, другое имя, а Вам говорю правду.

Прощайте. Желаю Вам успехов в Вашей личной жизни и творчестве на благо, нашего советского народа".

Альгис непроизвольно смял бумажку в кулаке и почувствовал, что у него защипало. в глазах. От этой неуклюжей, и наивной детской записки повеяло удивительной чистотой и какой-то ужасающей несправедливостью, свалившейся на голову простодушного существа, неспособного защищаться и смиренно принимающего свою судьбу. Чего стоило это трогательное объяснение в любви? Альгис готов был зареветь. Нужно было что-то срочно предпринимать. Что-то сказать ей, спросить, побольше узнать, а потом уж думать, что делать. А в том, что он непременно что-то сделает для этой девочки, Альгис уже не сомневался. Надо позвать ее вниз и расспросить обо всем подробно. Но как окликнуть ее? Алдона или Сигита?

— Ну-ка, спустись сюда, Алдона-Сигита, — позвал он, стараясь умерить волнение и улыбаясь оттого, что, назвал ее сразу обоими именами.

Она резко, как на пружине, обернулась, будто ждала, затаившись его оклика, спрыгнула вниз и села напротив, оттянув и разгладив на коленях юбку. Потом подняла глаза. Полные слез.

— Только не смейтесь.

— Что ты, что ты. Кто же над тобой смеется?Альгис протянул руку к ее плечу, желая погладить и этим как-то смягчить ее, но она отпрянула, прижалась спиной к стенке, и злые огоньки заблестели в ее глазах.

— Ну, вот, видишь, я даже не знаю, как себя вести с тобой. Я тебе в отцы гожусь, чего ты меня боишься? Пока их нет, расскажи мне все, как на духу. Мне это очень важно. Я постараюсь тебе помочь… Все, что будет в моих силах. Поэтому говори… все… начистоту. Говори. Я тебя слушаю.
[1] [2] [3] [4]