Наш китайский бизнес (1)

- Не удастся, - вздохнул он. - Средства сосредоточены в руках Мориса Лурье, нашего председателя. Он человек с принципами.

- Эх, Яков Моисеевич, - сказала я, - генетическая предопределенность, робость роковая... Ваш отец, богач, владелец предприятий, угольных копей и парохода, бежал, все бросив, испугавшись судьбы. А мой дед, голодранец и хулиган, остался в России и сражался - неважно, с каким успехом - за счастье русского народа...

- Что не отменяет того неоспоримого факта, - задумчиво заметил он, - что мы с вами сидим сейчас, в пять тысяч семьсот пятьдесят восьмом году от сотворения мира, в городе Иерушалаиме, где и положено нам с вами сидеть...

- Что не отменяет того неоспоримого факта, что все-таки вы нанимаете меня, а не наоборот, - сказала я. - Та же генетическая предопределенность, только иной поворот сюжета, мм?..

Он подозвал официанта и на мое порывистое движение достать из сумки кошелек успокаивающе поднял ладонь. Затем встал, надел висевшую на спинке стула куртку, основательно приладил на голове кожаную кепочку и сразу из разряда дореволюционных русских интеллигентов перешел в разряд еврейских мастеровых. Я подумала, что в процессе нашей довольно долгой беседы он становился все ближе к народу, и улыбнулась этой странной мысли. Во всяком случае, кепочка делала его проще, много проще.

- А вот этот ваш... вы сказали... Витя? - спросил он, и в голосе его слышалась тревога.

- Я его подготовлю! - торопливо заверила я, не вдаваясь в подробности, что сие значит. - На переговоры мы приедем вдвоем. Как я поняла, офис вашей организации находится в Тель-Авиве?

- Да, - сказал он. - И поверьте, мне тоже придется их кое к чему подготовить.

Так началась эта идиотская история, которая, собственно, ничем и не закончилась, но в то время мы с Витей смотрели в будущее с наивной надеждой детей, не подозревающих о том, что жизнь конечна в любом ее проявлении.

Особенно Витя - он обладал прямо-таки неистощимым энтузиазмом придурка. Услышав о результатах моего предварительного осторожного осмотра китайского поля деятельности, он загорелся, стал мечтать о том, как постепенно тощий "Бюллетень" перерастет в солидный альманах, межобщинный вестник культур... ну, и прочая бодяга. Хотя, не спорю - сладкие это были мечты.

- Надо позвонить Черкасскому, - деловито рассуждал он, - попросить широкий обзор китайской литературы последней четверти девятнадцатого века.

- Почему последней? - спрашивала я, - и почему девятнадцатого?

- Так будет основательней! - запальчиво отвечал Витя. - Читатель обязан представить себе ситуацию, которая предшествовала времени заселения Китая русскими евреями!

- Проснись, - убеждала я, - на сегодняшний день мы имеем только Фаню Фиш, тщательно оберегаемую ЦЕНТРОМ, и таинственного Лу, который преданно ухаживал за ней...

Мне часто хотелось его разбудить. Витя и вправду все время видел сны. Особенно часто он видел во сне покойного отца. Страстный коммунист, верный ленинец, окружной прокурор - тот продолжал в Витиных снах преображать мир. Например, недавно покрасил в синий цвет его персидскую кошку Лузу. И во сне Витя все пытался урезонить отца. Ну, хорошо, говорил он, тебя одолел живописный зуд - так можно ж было попробовать, покрасить легонько в каком-нибудь одном месте, я знаю, кончик хвоста, два-три штриха... Ну, и так далее...

Витя представлял собой довольно редкий тип ликующего мизантропа. Это совсем не взаимоисключающие понятия. Он, конечно, ненавидел жизнь и все ее сюрпризы, но с затаенным злорадством ждал, что будет еще гаже. Не может не быть. И жизнь его в этом не разочаровывала. Тогда Витя восклицал ликующим голосом: "А! Что я тебе говорил?!!".

Словом, этот человек жил так, будто ежеминутно напрашивался на мордобой. И когда его настоятельную просьбу удовлетворяли, он с нескрываемым мрачным удовольствием размазывал по лицу кровавые сопли.

Путем долгих челночных переговоров: Яков Моисеевич - ЦЕНТР - Витя мы наконец договорились о встрече в Тель-Авиве на ближайшую среду.

Ровно в двенадцать я стояла на центральной автобусной станции у окошка "Информации", как договорились. В двенадцать пятнадцать меня охватила ярость, в полпервого я страшно взволновалась (при всех своих недостатках Витя был точен, как пущенный маятник). Без четверти час я уже носилась по автобусной станции, как раненая акула по прибрежной акватории. И когда поняла, что сегодняшняя "встреча в верхах" сорвалась, вдруг увидела главу "Джерузалем паблишинг корпорейшн". Он несся на меня всклокоченный, с остекленелым взглядом, полосатый шарф хомутом болтался на небритой шее.

- В полиции был! - тяжело дыша, сказал он.

Я молча смотрела на него.

- Меня взяли на улице за кражу женского пальто.

- Что-о? С какой стати?! - заорала я.

- Оно было на мне надето.

Я молчала... Я молча на него смотрела.

- Оно и сейчас на мне. Вот оно... Я купил его в комиссионке, на Алленби. Кто мог тогда подумать, - сказал Витя жалобно, - что оно женское и краденое! Понимаешь, я иду, а тут в меня вцепляется какая-то баба, хватает за хлястик и орет, что я украл у нее пальто... Она, оказывается, сама пришивала хлястик черными нитками...
[1] [2] [3] [4]