Двойная фамилия (1)
[1] [2] [3] [4]— А! — сонно пробормотала она, прикрывая веки. — Ничего, все наладится… Все у вас наладится…
Она кормила тебя с закрытыми глазами, чуть раскачиваясь и придавливая большим пальцем грудь над твоим носом. Ее ребенок тихо спал в коляске у стены. Она не знала, что ничего у нас не наладится, ничего.
Желтоватый свет настольной лампы мягко высвечивал и округлял ее плечо, грудь и локоть, на сгибе которого уютно примостилась твоя голова. И это было красиво, трепетно и свято, как на полотнах старика Рембрандта. Завороженный, я следил за скольжением пугливых теней по ее растрепанной, покачивающейся голове, по усталому лицу, по тонким нервным рукам, и в горле у меня… да, ну ты мал еще, сказал бы я ему, ничего не поймешь…
Мал ты и глуп, как и положено в твоем переходном возрасте.
…Наконец ты выпустил сосок, смешно выпятив при этом крошечную нижнюю губу. Из уголка рта стекла по щеке белая бусина молока, лоб блестел от пота. Ты спал.
— Ну вот, — сказала она. — И всего-то для счастья надо.
— Да, — согласился я, — лет через шестнадцать обеспечить ему счастье будет гораздо сложнее.
И мы с ней переглянулись.
— А как вы догадались про меня, — вдруг спросила она, — что я кормящая?
— Я вас в окне вижу каждый вечер, — сказал я. — У меня письменный стол перед окном.
— Да… — Она усмехнулась. — Занавески бы повесить, да руки не доходят. Мы скоро съедем, — добавила она, — это подруга пустила пожить на три месяца, пока в отъезде. А вообще мы с нею, — женщина кивнула в сторону коляски, — комнаты снимаем… Знаете что, — предложила она, — оставьте-ка своего парня у меня до утра, ведь часов в шесть он опять жрать потребует. А я его здесь, с собой, уложу.
Действительно, лучше тебе было остаться до утра под теплым боком женщины, близ кормежки.
— Пожалуй, — согласился я. — Спасибо вам за все. Не знаю, как и благодарить.
— Да никак, — усмехнулась она. — Вот посмотрела на хорошего отца, и самой легче стало. Выходит, все-таки попадаются…
…Я вернулся домой, сел за письменный стол и собрался ждать утра. Свет в окне напротив погас, а я никак не мог заставить себя лечь и заснуть. Я ходил по комнате, мимо твоей пустой кроватки, и не мог очухаться от всего, что на меня вдруг свалилось. Эта пустая кроватка торчала перед глазами. Выходит, я сбыл тебя с рук. Обрадовался. Отделался. Хоть до утра, но отделался. Сильный, здоровый мужик топтался вокруг пустой кроватки часа полтора и, наконец, не выдержал.
Я спустился, пересек темный двор, взбежал на третий этаж и снова позвонил в ее дверь.
На этот раз она долго не открывала, и я клял себя последними словами, но продолжал нажимать на кнопку звонка. Наконец, она открыла.
— Ради бога, простите, я измучил вас, — виновато и торопливо произнес я. — Но знаете, лучше все же я заберу мальчика. Что-то места себе не нахожу… Кроватка эта пустая… Лучше принесу его вам в шесть утра.
— Я понимаю вас, — сказала она, нисколько не раздражаясь. — Посидите, я нацежу молока в бутылочку, покормите дома, из соски…
Чужой ребенок, я водворил тебя на твое законное место в моем доме и вздохнул с облегчением. Ты спал, выражение маленького лица по-прежнему оставалось директорским, но не сердитым, а важно-умиротворенным. Я наклонился и долго разглядывал выпуклый лоб, закрытые веки. Потом легонько притронулся указательным пальцем к носу — кукольному, блестящему. И вдруг уголок твоего рта дернулся и съехал вбок в насмешливой улыбке. Какие ангелы снились тебе в эту первую беспокойную ночь в нашем доме?
И вот тогда я сильно пожалел, что ты не мой сын, потому что ты мне нравился. Впрочем, мало ли чужих симпатяг-детей с пухлыми щечками и кнопками-носами встречается нам в жизни? Нет, ты был чужим сыном, и мне надлежало только смотреть за этим чужим сыном, пока не вернется из больницы его мать, моя бывшая жена…
Утром я сбегал в ближайший магазин, накупил коробки молочных смесей, колбасы и картошки — для себя, чтобы подольше не выходить из дому, и, вернувшись, позвонил на работу, попросил у Кирилл Саныча отпуск за свой счет, на две недели. Тот всегда ко мне хорошо относился, наверное, предчувствовал, что впереди у нас немало статей в соавторстве.
— Ты, Георгий, главное, не волнуйся, — сказал он, — а то молоко пропадет.
[1] [2] [3] [4]