Часть вторая (4)

Кончилось все в одночасье и страшно: вечером тетя Женя, оставив Мише сковороду горячей картошки на столе, куда-то ушла, предупредив, что вернется поздно и чтобы Миша не ждал, а ложился спать… Он и лег… Но часа через три в дверь позвонили. На пороге стоял обросший щетиной маленький скучный человек. Он тускло посмотрел на мальчика воспаленными глазками и сказал:

— Отец или дядя… или брат… кто-нибудь из мужчин есть? Миша тихо сказал:

— Я из мужчин… Тот усмехнулся:

— Ну, тогда поехали… Помочь надо…

— Куда? — встревожился мальчик. — Я не могу, мне тетя Женя…

— Вот с ней и надо… разобраться… — оборвал мужчина, повернулся и стал спускаться по лестнице. А Миша мигом оделся, запер дверь на ключ и бросился следом.

Шли не очень долго, минут двадцать, свернули на улицу Ба-лыкчинскую, вошли в калитку одного из домов и тихо (дядька ступал бесшумно и все время взмахивал рукой позади себя, чтобы, мол, Миша не топал ногами), отворили дверь на террасу. Из темного дома навстречу им выскочила заплаканная пожилая женщина с керосиновой лампой, сказала:

— Там она… Я уже в одеяла завернула… Господи, а это кто? Ребенок?! А как же…

— Ничего, вместе-дружно… — оборвал дядька. — Я тоже, знаешь, не чемпион по поднятию тяжестей…

— А где тетя Женя? — звонко спросил Миша…

— Тихо! — сказала женщина. — С ней несчастье… Кровью истекла… Ты, мальчик, когда привезете ее домой, вызови «скорую»… А там как повезет… Скажешь, что пришла мамка поздно, неизвестно откуда, легла на кровать и…

В дальней по коридору комнате на необычной высокой кушетке лежал какой-то длинный продолговатый сверток в одеялах.

— Где же тетя Женя?! — тихо спросил мальчик.

— Да вот же… — женщина кивнула на сверток…

— Зачем вы голову ей закрыли?! — крикнул Миша, — она ж дышать не может! — и кинулся разрывать одеяла.

Дядька треснул его по рукам и взрыкнул:

— Ты что, парень, ненормальный? Она мертвая уже, понял? Померла… Ждите, сейчас машину приведу…

И дальше Миша был как в ледяном огне. Минут двадцать они втроем вытаскивали очень тяжелую тетю Женю, дядька пыхтел, скрипел:

— Я тебя предупреждал… хорошим не кончится… Сто раз пронесет, а на сто первый накроют…

— Ой, не говори, я сама дрожу… не знаю, как это получилось… Горе какое, а?

— Скажи еще удача, что машина обкомовская под рукой… а то как бы?

Мише велели сесть в глубине машины, и поверху, на колени, положили придавивший его сверток. Он ничего не чувствовал, кроме ледяного огня внутри… сидел, держа на коленях голову мертвой тети Жени…

А дальше уже все происходило как бы и без его участия. Соседи, услышавшие рокот редкого в те годы автомобиля, странную возню в подъезде, насторожились и вызвали милицию, и очередное дело о криминальном аборте пошло по инстанциям.

Самое странное, что за тот месяц, пока шли допросы свидетелей, и на похоронах тети Жени, и потом, на суде… ни разу не появился Адыл Нигматович, словно его и не было в их жизни.

А Мишу, как и положено, забрали в детприемник…

И дальше, тем не менее, уже начиналась полоса дикого везения: директором этого заведения оказался Владимир Борисович, хмурый и немногословный человек, на вид совсем не добрый.

Заполняя на мальчика бумаги, он спросил:

— А родители у тебя где? Миша сказал:

— Они шпионы… враги народа…

Это было тяжело выговорить. Он, конечно, понимал, что сын за отца не ответчик, но все равно было стыдно и больно, что отец — шпион. Чего ему не хватало, отцу — сколько отличных друзей у него было, и как любили его! Александр Николаевич Волков, художник, его портрет написал, и картины дарил… А отец в это время… шпионил?!

Владимир Борисович помолчал и сказал:

— Знаешь, ты сейчас пойдешь к ребятам, я советую тебе не говорить, что родители шпионы. Лучше скажи, что умерли.

И этим запомнился на всю жизнь, ибо снял страшную тяжесть с сердца мальчика.

И правда, когда Миша оказался среди ребят — его сразу привели в столовую, было обеденное время, — и за столом один из пацанов, бритый наголо, с точечками зеленки по всему лицу и голове, даже на ушах была россыпь зеленых точек, спросил: «А родители твои где?» — он соврал в первый раз в жизни. Ответил:

— Умерли…

— От чего умерли? — спросил тот. Миша подумал и сказал:

— Мать болела-болела… и умерла.

— А отец?

— А отец… с горя умер, — неохотно проговорил он.

И дальше полоса везения все длилась, все ширилась… потому что в детском доме, куда Мишу определили в пятый класс, аккомпаниатором хора оказалась Клара Нухимовна, тогда еще женщина нестарая, хотя и невидная — толстенькая, с рыжими кудельками по всей голове, с хроническим насморком и в сильных очках, тарабанившая по клавишам в самых разных детских заведениях…

Вот так они встретились и припали друг к другу… Сначала Клара Нухимовна, с разрешения директора детдома, забирала Мишу к себе только по воскресеньям и праздникам, потом, в старших классах, добилась усыновления.

И с тех пор уже Миша не был один, — даже потом, когда студентом химфака его в 49-м взяли по статье 58–10, за антисоветскую агитацию, и семь лет до 56-го он помогал стране ударным трудом на цементом заводе в лагере под Бегаватом, — он все-таки помнил, что Клара болеет за него душой, шлет посылки и ждет его домой, такого, каков есть — разбитого и временами сильно пьяного.
[1] [2] [3] [4]