Культ чистоты крови или иберийский расизм

На практике при рассмотрении вопроса о приеме в монашеский орден или колледж за счет претендента проводилось расследование, в частности в месте его рождения, чтобы установить его «непринадлежность к еврейской расе». Это расследование часто оказывалось весьма дорогостоящим делом, потому что нужно было оплачивать не только самих следователей, но также свидетелей, затыкать рты недоброжелателям и профессиональным шантажистам. Среди отвергнутых оказывались и подлинные потомственные христиане; некоторые ведущие колледжи отвергали даже претендентов, ставших жертвами ложных слухов, поскольку подобно жене Цезаря они должны были быть вне подозрений. Но были и фамилии явно еврейского происхождения, которым удавалось проскользнуть в число избранных. Наиболее странный случай произошел с семьей Санта Мария, которая была допущена в привилегированный круг «чистой крови», поскольку предполагалось ее происхождение от рода Святой Девы, как об этом эксплицитно сказано в официальном уведомлении о королевских льготах.

Изучая процедуру этих расследований, можно увидеть всю закулисную активность, тонкий нажим и безжалостный шантаж. Нет риска ошибиться, предполагая, что могущество некоторых инквизиторов, многие блестящие карьеры и неожиданные падения были связаны с владением некоторыми документами или списками, которые всячески старались сохранить в тайне. Многие вещи оставались окутанными глухим молчанием. Limpieza (своего рода знатность крови) была гораздо более серьезным делом, чем даже социальная знатность.

Меморандум, составленный в 1600 году, уточнял в этой связи: «В Испании существует два вида знатности: старшая, определяемая дворянским происхождением, и младшая, зависящая от чистоты крови. В Испании в большей степени почитают простолюдина чистой крови, чем идальго, не имеющего этого достоинства». Крайне показательной представляется констатация того факта, что испанская литература Золотого века, которая уделяла столько внимания вопросам чести и «старшей» знатности, избегала касаться вопросов «младшей» знатности за исключением комических и плутовских жанров, в которых, напротив, намеки этого рода встречаются в изобилии. Это прекрасно подтверждает табу, под которым находились эти вопросы, и тот привкус непристойности, который здесь присутствовал.

Когда к середине XVI века статуты чистоты крови приняли форму закона, «новые христиане» Испании составляли 4-5% населения страны и представляли собой особую социальную группу или касту, зажиточную и образованную, достаточно тесно связанную с высшей аристократией, иногда находящуюся под ее покровительством или у нее на службе, но для которой было запрещено любое продвижение вверх по социальной лестнице из-за отсутствия «младшей» знатности. В результате их существование в Испании эпохи Возрождения было постоянной трагедией.

«Двусмысленная улыбка, брошенный взгляд, разговор о рыцарских орденах или привилегированных колледжах, а часто и непроизвольные бытовые случайности, – все это поддерживало постоянный огонь, в котором они сгорали от горечи и досады. Мужчины, для которых честь была культом, готовые обнажить шпагу, чтобы отомстить за малейшее оскорбление, оказывались беззащитными перед этим бесчестьем, давившим на них. Даже в наши дни трудно представить себе жизнь какого-нибудь провинциального идальго с темным пятном в его происхождении. Одни искали убежище в набожности и отречении; другие, более нетерпеливые, пытались упорно сопротивляться в стремлении добиться реабилитации, которую могли им обеспечить только время и забвение». Так описывает крестный путь новообращенных их лучший историк М. Домингес Ортис.

В некоторых старинных текстах эта печаль проявляется с еще большей силой. «В Испании, – писал один францисканец в 1586 году, – не так позорно быть богохульником, вором, бродягой, совершать супружеские измены, святотатства, иметь любые другие пороки, как иметь еврейское происхождение, даже если предки обратились в святую католическую веру двести или триста лет назад…» Далее он продолжал: «Кто может быть настолько слеп, чтобы не видеть, что в Испании не найдется ни одного конверсо, который бы не предпочел происходить от язычников, чем от иудеев, и почти все согласятся отдать половину своей жизни за такое происхождение. Они в ужасе от родословной, унаследованной ими от своих родителей…»

Учитывая первостепенную культурную роль, которую играли конверсо, следует согласиться, что эта горечь и страдания во многом повлияли на формирование образа «трагической Испании». Влияние, оказанное ими, нашло в наши дни своих исследователей: Марсель Батайон и Домингес Ортис, Америко Кастро и Сальвадор де Мадарьяга. Были составлены или проанализированы генеалогии людей, составляющих национальную славу, таких как Луис де Леон, Луис Вивес и вплоть до Сервантеса. Но если задаться вопросом о связи между расовой драмой Испании и ее нынешним положением, то неизбежно приходиться столкнуться с мало известными и исключительно сложными проблемами.

Совершенно очевидно, что болезненная озабоченность чистотой крови поддерживала скрытую гражданскую войну, которая в иносказательной форме проявилась в словах Луиса де Леона, сравнившего «королевство, где у одних изобилие почестей, а у других в избытке оскорблений» с «больным, различные настроения которого противоречат друг другу.»

Уже в XIX веке великий Менендес-и-Пелайо высказывал мнение, что «эта внутренняя расовая война явилась основной причиной упадка Иберийского полуострова». В наши дни Домингес Ортис следующим образом развивает эту идею:

«… В условиях, когда доказательства чистоты крови и дворянства в основном опирались на заявления свидетелей, положение каждого зависело от мнения остальных, а не от собственного богатства или индивидуальных достоинств. Инсинуация, оскорбление, клевета могли стать причиной таких несчастий, что их можно было искупить только смертью. Были богословы, оправдывавшие убийство клеветника, потому что он угрожал чести, т. е. гораздо более высокой ценности, чем жизнь. Зависящий от мнения других испанец (особенно идальго), жил в состоянии тревоги и возбужденности, которые отражали его внутреннюю беззащитность. Ему не доставало спокойного чувства собственного достоинства, увлекаемый общим потоком, он придавал больше значения видимости, чем сущности».

Мания аристократичности распространялась на все классы общества, поскольку все испанцы, за исключением конверсо, могли претендовать на «младшую» знатность по крови, и, разумеется, как можно громче заявляли об этих своих претензиях. Здесь берут истоки те нравы простого народа, которые изумляли путешественников, и описаниями которых переполнены путевые заметки: все крестьяне говорили, что они благородного происхождения, ремесленники, вместо того, чтобы работать, прогуливались со шпагой на боку. «Такова их бессмысленная честь, ставшая причиной упадка Испании», – заключал один из этих свидетелей. Здесь находятся истоки испанской гордости, неподражаемого национального характера кабальеро. Подумайте в этой связи о многих героях Сервантеса, начиная с Санчо Панса, «удачно рожденного и по меньшей мере потомственного христианина».

Если вместо того, чтобы рассматривать эти вопросы под углом зрения социальной психологии, подойти к ним со стороны экономической истории, то нельзя не заметить исключительной концентрации новообращенных христиан в сфере некоторых профессий, а именно коммерции и ремесел, которыми традиционно занимались их иудейские предки и которые тем самым были вдвойне дискредитированы. Постепенно эти профессии оказывались обескровленными, потому что новые христиане предпочитали отказаться от них в надежде облегчить забвение своей родословной, а потомственные христиане изо всех сил избегали их. В XVI веке мориски и многочисленные иностранцы заполняли эту пустоту, но мориски оказались изгнанными в свою очередь в 1609 году. В дальнейшем мы увидим, как коммерция и нечистота крови в конце концов стали синонимами. Ничего удивительного, что страна, в которой «технические искусства» вызывали пренебрежение, а коммерция была грехом, оказалась в упадке. Когда испанцы поняли это, было уже слишком поздно. Миражи золота и денег из Нового света, это своеобразное дополнительное проклятие, могло лишь замаскировать этот процесс обнищания и тем самым усилить его.
[1] [2] [3]