VI

— Евреи на этот вопрос отвечают не так.

— А как? — удивился Лебедев.

— «А сколько нужно?»

— Мы не можем держать эти протоколы, — напомнил Лебедев. — Их нужно немедленно отправить в Инстанцию.

Абакумов согласился:

— В этом ты прав.

Оставшись один, он еще раз просмотрел протоколы. Дело было, конечно, ясное. Кроме одного. Оно возникло само по себе, без указания Сталина. Не расценит ли Сталин его как попытку Абакумова подтолкнуть решение по письму о националистических тенденциях в деятельности ЕАК? Письмо уже год лежало у Сталина. Он не упоминал о нем. Протоколы допросов Гольдштейна и Гринберга невольно заставят Сталина вспомнить о письме Абакумова.

Не очень ладно получалось.

Был и второй момент. Разговор Молотова и Михоэлса, расшифровку которого дал ему прочитать Сталин. Михоэлс зачем-то был нужен Сталину. Здесь была какая-то большая игра. Требующая абсолютной секретности. Абакумов выполнил приказ Сталина обеспечить эту секретность. Начальник опергруппы капитан Евдокимов и звукооператор лейтенант Миронова, единственные из посторонних, во время служебной командировки в Западной Украине подорвались на мине. Погибли при выполнении боевого задания.

Нет, все здесь было не дважды два. Очень даже не дважды два. Лучше бы этого дела сейчас не возникало. Но оно возникло. И Лебедев был совершенно прав: эти протоколы нельзя было придержать. Это могло быть расценено двояко.

Если бы толчок этому делу дал Сталин, Абакумову и в голову бы не пришло спрашивать у арестованного Гольдштейна, считает ли он Михоэлса сволочью и подлецом. Расследование само показало бы. Но сейчас Абакумову не хватало внутренней уверенности. Михоэлс вполне мог оказаться врагом. А мог и не оказаться. Абакумов не очень доверял «забойщикам». Один из них, следователь Шишков, хвастался: «Меня как учили на следователя? Запирали в кабинет, в руку давали ножку от стула и говорили, что не выпустят, пока не получу от стола полного признания во всех преступлениях. И получал!» Они от кого угодно могли получить признание в чем угодно. В ясных делах это не имело значения, только ускоряло ход следствия, а в делах неясных могло оказаться чреватым. Если бы такие «забойщики» работали в «Смерше» в войну, из этого не вышло бы ничего путного. Там нужна была правда, а не признания. Абакумов так и не получил ответа на свой вопрос. Гольдштейн был в том состоянии, когда он мог подтвердить все.

Но, в конце концов, это ничего не решало. Все равно решать будет Сталин. Абакумов успокоил себя привычным: «Мы солдаты, что прикажут, то и будем делать». Он позвонил Поскребышеву и попросил доложить товарищу Сталину, что получены важные показания, имеющие отношение к председателю ЕАК Михоэлсу. Прислать их или доложить лично?

Через десять минут Поскребышев перезвонил:

— Пришлите. И рапорты службы наружного наблюдения.

— В них ничего существенного. Бытовые мелочи. Стоит ли товарищу Сталину тратить на них время?

— Я передам ваше мнение товарищу Сталину, — своим бесстрастным голосом пообещал Поскребышев. — Но рапорты все же пришлите.

— Слушаюсь. Немедленно высылаю.

Через четверть часа все материалы были подобраны и со спецкурьером отправлены в Кремль.
[1] [2]