СОДОМ И ГОМОРРА (2)

Какой же тонкой казалась из операторской атмосфера, окружающая планету! Всю огромность этой астроинженерной ампутации могли без ущерба для себя наблюдать только жители приполярных областей, пока до них не добежала ударная волна, распространяющаяся быстрее звука. У жерла солазера фотонный струг перемещался миллиметр за миллиметром, а у цели разрушал ледяные плоскости на сотни миль — только на самом юге все еще не сказывался бешеный вихрь разрушения кольца, с каждой минутой терявшего сотни кубических километров битого льда. Теперь, проходя через тучу, выброшенную высоко над планетой, луч лазера стал видимым, пробивая в ней огненный колодец. Спектрометры показывали присутствие уже не раскаленного пара, а ионизированного свободного кислорода и гидроксильных групп. Для присутствующих в рубке минуты казались вечностью. Кольцо, разболтанное, как лопающийся плоский волчок, прогрызаемое темными расщелинами, теряло свой чистый блеск. Северное полушарие начало пухнуть, словно что-то раздувало саму кору планеты, но это были только выбросы воздуха, огня и снега от ударов ледяного обвала, а у экватора лазерный луч упорно сверлил по касательной грибовидный нарост взрыва коловоротом бело-голубого огня, и облачный покров Квинты на западе потемнел, превратившись в мутно-жемчужную равнину, в то время как восток пылал, затмевая звезды брызжущими взрывами. Никто не промолвил ни слова. Позже, вспоминая эти минуты, все были уверены, что их охватило ожидание контратаки, ожидание того, что те хотя бы попытаются как-нибудь парировать этот удар, нанесенный им в самом сердце сферомахии, создаваемой в течение столетия, что они уже готовятся ударить по источнику катаклизма, видимому на солнечном диске, — он был в пять раз ярче. Однако ничего не происходило. Над планетой восходил более широкий, чем она сама, столб белодымной метели, расплываясь многоэтажным грибом, сплошь в непрерывно ломающихся радугах, ужасающе красивый, а режущий луч продолжал бить, проходя через завалы туч, как раскаленная золотая струна, натянутая между солнцем и планетой. Она сама — казалось, для самообороны — понемногу укрывала свой диск раздувающимися циррокумулюсами от этого неправдоподобно тонкого и такого разрушительного луча, который пронзал остатки ледовых панцирей, уже тонущие в атмосфере, и теперь только на мгновения среди раздираемых туч мелькали остатки все еще вращающегося в агонии кольца.

Стиргард приказал выключить солазер на шестой минуте. Он хотел сохранить в качестве резерва оставшуюся в нем мощь. Солазер погас так же неожиданно, как зажегся, и дал знать в инфракрасном диапазоне, что покидает прежнюю позицию. Обнаружить ее было элементарно просто даже после выключения — по планковскому спектру, типичному для-твердых тел с излучением, наведенным близкой хромосферой. Защитные решетки выстрелили из небольших метательных устройств пыль, светящуюся в лучах солнца, и под этой завесой солазер выполнил смену позиции, сложившись, как пружинисто закрывающийся веер.

GOD работал в режиме максимальной нагрузки. Регистрировал результаты удара, судьбу бесчисленных спутников, которые с нижних орбит влетели в распухшую от взрывов атмосферу и догорали огненными параболами, а кроме того, сообщил, что копия «Гермеса» могла быть поражена также и магнитодинамическим нападением с концентрацией поля в миллионы гауссов. В запасе у GOD'а была и четвертая гипотеза — имплозивных криотронных бомб. Командир велел считать эти данные архивными.

Они все еще находились на стационарной орбите в тени Сексты, когда Стиргард вызвал Накамуру и Полассара, чтобы показать написанный им от руки ультиматум. Передатчиком должны были послужить голографичсские глаза, которые погибнут при передаче непосильных для них сигналов, но игра стоила и такой свечи.

Ультиматум был однозначен:

ВАШЕ КОЛЬЦО УНИЧТОЖЕНО ОТВЕТ НА НАПАДЕНИЕ НА НАШ КОРАБЛЬ ТОЧКА ДАЕМ ВАМ 48 ЧАСОВ НА РАЗМЫШЛЕНИЕ ТОЧКА ЕСЛИ АТАКУЕТЕ НАС ИЛИ НЕ ОТВЕТИТЕ В ПЕРВОЙ ФАЗЕ СМЕТЕМ ВАШУ АТМОСФЕРУ ТОЧКА ВО ВТОРОЙ ФАЗЕ ПРОВЕДЕМ ОПЕРАЦИЮ РАЗРУШЕНИЯ ПЛАНЕТЫ ТОЧКА ЕСЛИ ПРИМЕТЕ НАШЕГО ПОСЛА КОТОРЫЙ НЕВРЕДИМЫМ ВЕРНЕТСЯ НА НАШ КОРАБЛЬ ОТМЕНИМ ПЕРВУЮ И ВТОРУЮ ФАЗЫ ТОЧКА ТОЧКА ТОЧКА

Японец спросил, действительно ли командир намерен сдуть атмосферу. На кавитацию планеты, добавил он, нам не хватит мощности.

— Я знаю. Атмосферу я не смету. Но рассчитываю на то, что они поверят. А что касается сидерального удара — хочу выслушать мнение Полассара. Даже за невыполненной угрозой должна стоять реальная сила.

Полассар ответил не сразу.

— Это было бы опасной перегрузкой для сидераторов. Правда, мантию можно было бы пробить. Если нарушим основание континентальных плит, биосфера погибнет. Останутся бактерии и водоросли. Стоит ли об этом говорить?

— Пожалуй, нет.

Оба сочли необходимым оценить размеры катастрофы, что было чрезвычайно трудно. Дыры в шумовом экране Квинты свидетельствовали о выпадении сотен передающих станций, по без спинографии невозможно было установить хотя бы приблизительно степень поражения технической инфраструктуры на большом континенте. Последствия катаклизма давали себя знать на южном полушарии и остальных территориях. Сейсмическая активность резко возросла: среди моря туч темнели пятна — почти все вулканы изрыгали магму и газы со значительной примесью цианидов. GOD оценил массу льда, который достиг поверхности грунта и океанов, в три или четыре триллиона тонн. Северное полушарие подверглось значительно более сильному поражению, чем южное, но океан поднялся повсюду и вторгся в глубь побережий. GOD предупредил, что не может установить, какое количество остатков кольца упало на планету в твердом состоянии, а какое было растоплено, ибо это зависело от неизвестной в точности величины ледяных глыб. Если они превышали тысячу тонн, то должны были потерять лишь малую часть массы в плотных слоях атмосферы. Однако конкретное соотношение установить невозможно.

Гаррах, который дежурил в рулевой рубке, не принимал участия в разговоре, происходившем в операторской, но слышал его и неожиданно вмешался:

— Командир, прошу слова.

— Ну что там? — нетерпеливо откликнулся Стиргард. — Тебе еще мало? Хочешь еще им добавить?

— Нет. Если учесть сведения GOD'а, сорока восьми часов не хватит. Они должны как-то опомниться.

— Слишком поздно ты присоединился к голубям, — заметил Стиргард.

Физики, однако, признали правоту пилота. Срок ответа был увеличен до семидесяти часов. Вскоре Гаррах остался один и тогда перевел управление в автоматический режим: он но мог больше смотреть на Квинту, тем более что дым бесчисленных вулканических взрывов рыжим цветом разливался по кипенной белизне планеты и темнел, как грязные подтеки запекшейся крови. Это была не кровь. Он знал, но не хотел на это смотреть. По приказу Стиргарда корабль начал вращаться на месте, как стрела башенного крана. Так они получали замену тяготения, особенно ощутимую в носовой части, в рубке. В кают-компании, куда спустилась команда, обороты такой центрифуги позволяли усесться за стол без акробатики, необходимой при невесомости. Прецессионные эффекты, типичные для гироскопического вращения, вызывали у Гарраха тошноту, хотя он не раз плавал на Земле на морских судах и даже боковая мертвая зыбь не вгоняла его в морскую болезнь. Ему не сиделось. То, чего он хотел, произошло. Разумно рассуждая, на нем не было вины за этот катаклизм. Наверняка все произошло бы точно так же, если бы он не бесился и воздержался от неуместных споров с ни в чем не повинным отцом Араго. Нет, ничто бы не изменилось, если бы он делал свое дело молча. Он вскочил с пилотского кресла и лишь только распрямил ноги, как они понесли его по навигаторской. Он не в состоянии был иначе разрядиться от жгучего гнева, который вернулся к нему, словно эхо, не давал ему спокойно ждать, сидеть сложа руки и смотреть на климатические — если бы только климатические! — муки раненной тераджоулями планеты. Если бы мог, он выключил бы изображение, но это не допускалось правилами. Эллипсоидальное помещение окружала галерея, отделяющая его верхний уровень от нижнего. Шатаясь на расставленных ногах, как моряк при качке, он взбежал наверх и рысью сделал круг по галерее — можно было подумать, что ему пришла охота потренироваться в беге. На шпангоутах, сбегающихся, как спицы огромного колеса, между крестовинами, прикрепленными к своду, покоилась центральная операторская. Восемь глубоких кресел окружали терминал, похожий на срезанный конус. Перед каждым креслом пусто моргал зеленый монитор. На плоском срезе этого стола-конуса лежал забытый черновик ультиматума, написанный характерным наклонным острым почерком Стиргарда. Пройдя между креслами, Гаррах сделал то, чего никак не мог от себя ожидать. Он перевернул этот листок бумаги так, чтобы он лег чистой стороной кверху, и огляделся, не видит ли его кто-нибудь. Но только мигающие экраны имитировали движение. Он сел в кресло, которое обычно занимал командир, и посмотрел по сторонам. Между серебристой пластиковой обшивкой шпангоутов через клинообразные окна была видна навигаторская, и там тоже мигала россыпь разноцветных лампочек, и виден был отблеск, который все еще шел с главного экрана, — мутный свет Квинты. Гаррах оперся локтями на скос стола и закрыл руками лицо. Если бы он умел, если бы только мог, то заплакал бы по этим Содому и Гоморре.
[1] [2]