Глава 1 (2)
[1] [2] [3] [4]— Портниха?
— Что это такое?
— Ты шьешь что-нибудь?
— Не понимаю.
— О небеса, черные и голубые! Ты проектируешь модели платья?
— Ну… да, в определенном смысле, да. Не проектирую, а делаю…
Я оставил эту тему.
— А что такое реал?
Это ее по-настоящему удивило. Она впервые взглянула на меня как на существо из иного мира.
— Реал — это… реал, — беспомощно повторила она. — Это такие… истории, на них смотрят…
— Это? — я показал на стеклянную стену.
— Ах, нет, это визия…
— Так что же? Кино? Театр?
— Нет. Театр, я знаю, такое было — это было давно. Я знаю: там были настоящие люди. Реал искусственный, но это нельзя отличить. Разве только, если войдешь туда, к ним…
— Если войдешь…
Голова великана вращала глазами, качалась, смотрела на меня, будто он испытывал истинное наслаждение, созерцая эту сцену.
— Послушай, Наис, — сказал я вдруг, — или я пойду, потому что уже поздно, или…
— Предпочла бы второе «или».
— Ты же не знаешь, что я хочу сказать.
— Так скажи.
— Хорошо. Я хотел тебя еще спросить кое о чем. О самом основном, самом важном я уже немного знаю: я просидел в Адапте на Луне четыре дня. Но там все было чересчур торжественно. Что вы делаете, когда не работаете?
— Можно делать массу всяких вещей, — сказала она. — Можно путешествовать, по-настоящему или мутом. Можно развлекаться, ходить в реал, танцевать, играть в терео, заниматься спортом, плавать, летать — что угодно.
— Что такое мут?
— Это вроде реала, только до всего можно дотронуться. Там можно ходить по горам, всюду — сам увидишь, это невозможно рассказать. Но, мне кажется, ты хотел спросить о чем-то другом…
— Тебе правильно кажется. Как сейчас… у мужчин с женщинами?
Ее веки затрепетали.
— Наверно, так, как всегда было. Что могло измениться?
— Все. В те времена, когда я улетел, — только не обижайся — девушка вроде тебя не пригласила бы меня к себе в такое время.
— В самом деле? Почему?
— Потому что это имело бы вполне определенный смысл.
Она помолчала.
— А почему ты думаешь, что это не имело такого смысла?
Мой вид развеселил ее. Я смотрел на нее; она перестала улыбаться.
— Наис… как же это, — пробормотал я, — ты приглашаешь совершенно незнакомого парня и…
Она молчала.
— Почему ты не отвечаешь?
— Потому что ты ничего не понимаешь. Я не знаю, как тебе объяснить. Понимаешь, это ничего не значит…
— Ах, вот как. Это ничего не значит, — повторил я.
Я не мог усидеть. Встал. Забывшись, почти подпрыгнул — она вздрогнула.
— Прости, — буркнул я и начал шагать по комнате. За стеклом простирался парк, залитый утренним солнцем; по аллее, среди деревьев с бледно-розовыми листьями, шли трое ребят в рубашках, сверкавших, как доспехи.
— Браки существуют?
— Ну, конечно.
— Ничего не понимаю! Объясни мне это. Вот ты видишь мужчину, который тебе подходит, и, не зная его, сразу…
— Но что же тут рассказывать? — неохотно сказала она. — Неужели действительно в твое время, тогда, девушка не могла впустить в комнату никакого мужчину?
— Нет, могла, конечно, и даже с такой именно мыслью, но… не через пять минут после знакомства…
— А через сколько минут?
Я взглянул на нее. Она спросила вполне серьезно. Ну, конечно, откуда ей было знать; я пожал плечами.
— Дело не во времени, просто… просто она должна была сначала что-то… ну, увидеть в нем, узнать его, полюбить. Сначала гуляли…
— Подожди, — перебила она. — Ты, кажется, ничего не понимаешь. Ведь я же дала тебе брит.
— Какой брит? Ах, это молоко? Ну, так что?
— Как что? Разве… тогда не было брита?
Она улыбнулась, потом расхохоталась. Внезапно замолчала, посмотрела на меня и отчаянно покраснела.
— Так ты думал… ты думал, что я… нет!!
Я присел. Пальцы меня не слушались. Я вытащил из кармана папироску и закурил. Она широко открыла глаза.
— Что это такое?
— Папироса. А вы не курите?
— Первый раз в жизни вижу такое… и это папироса? Как ты можешь втягивать в себя дым? Нет, постой — то важнее. Брит вовсе не молоко. Я не знаю, что там, но чужому всегда дают брит.
— Мужчине?
— Да.
— Ну и что из этого?
— То, что он будет… он должен вести себя хорошо. Знаешь… Может, тебе какой-нибудь биолог объяснит это.
— К черту биологов. Так это значит, что мужчина, которому ты дала брит, ничего не может?
— Разумеется.
— А если он не захочет выпить?
— Как он может не захотеть?
Тут кончалось всякое взаимопонимание.
— Ты же не можешь его заставить, — терпеливо начал я.
— Сумасшедший мог бы отказаться, — медленно сказала она, — но я ни о чем таком не слыхала, никогда…
— Это такой обычай?
— Не знаю, что тебе сказать. Ты из-за обычая не ходишь раздетым?
— Ага. Ну, в некотором смысле да. Но на пляже можно раздеться.
— Догола? — спросила она с внезапным интересом.
— Нет. Купальный костюм… Но в наши времена были такие люди, они назывались нудисты…
— Знаю. Нет, то другое, я думала, что вы все…
— Нет. Значит, этот брит, это… как платье? Такое же обязательное?
— Да. Когда вдвоем.
— Ну, а потом?