4 (1)
[1] [2] [3] [4]В глубине души я начал сомневаться в самом существовании инструкции.
Правда, я старался убедить себя, что ошибаюсь, что моя подозрительность не имеет оснований, что без действительного намерения послать меня куда-то с весьма важной миссией никто не интересовался бы мной и не подвергал никаким испытаниям. Ведь у меня ничего не было на совести, и я не имел здесь, собственно, никакого веса, кроме этого неожиданного назначения, этой все время откладываемой, задерживаемой и вновь частично подтверждаемой миссии.
Если бы мне позволили в ту минуту задать один, только один-единственный вопрос, он звучал бы так: чего от меня хотят? Чего от меня хотят на самом деле?
Я готов был с радостью принять любой ответ — кроме одного.
Офицер за столом оглушительно засопел. Я вздрогнул. Высморкавшись, он заглянул в платок, потом, сопя, с разинутым ртом и оттопыренными губами, спрятал его обратно в карман.
Дверь отворилась. В комнату вошел высокий, худой, сутулый офицер. Было в нем что-то такое — трудно было сказать, что именно, — отчего он производил впечатление штатского, переодетого в мундир.
В руках у него были очки, которыми он быстро вертел, стоя в шаге от меня.
— Вы ко мне?
— Я к господину Прандтлю из Отдела Шифрования, — ответил я, слегка приподнимаясь с места.
— Значит, ко мне. Я капитан Прандтль. Пожалуйста, не вставайте. Вы насчет шифров, да?
Эта фонема прозвучала как сделанный в меня выстрел.
— Да, господин капитан.
— Пожалуйста, без званий. Чаю?
— Охотно.
Он подошел к маленькой черной дверце и из руки, которая через нее высунулась, принял поднос с двумя уже наполненными стаканами. Он поставил его на стол и надел очки. Тут же лицо его словно бы подобралось, худое, вызывающее, все в нем встало на исходные позиции и застыло.
— Что же такое, по-вашему, шифр? — спросил он. — Пожалуйста, расскажите мне, что вы об этом знаете.
Он словно бы бил металлическим голосом во что-то твердое.
— Это система условных знаков, которую можно при помощи ключа перевести на обычный язык.
— Да? А запах? Например, запах розы является шифром или нет?
— Нет, поскольку он не является символом чего-то, а лишь самим собой, запахом. Если бы он означал что-то другое, тогда он мог бы, будучи символом, стать знаком шифра.
Я отвечал по возможности оживленно, пытаясь продемонстрировать умение ясно мыслить. Толстый офицер наклонился в мою сторону, его мундир вспучился на жирном брюхе, собрался складками, грозя оборвать пуговицы. Я не обращал на него внимания, глядя на Прандтля, который снял очки, чтобы повертеть их в руках, отчего лицо его расслабилось.
— А как вы думаете: роза пахнет так просто или с определенной целью?
— Ну, она пытается привлекать запахом пчел, которые ее опыляют…
Он кивнул.
— Хорошо. Перейдем к обобщениям. Глаз преобразует луч света в нервный код, который мозг расшифровывает и воспринимает как свет. Ну, а сам луч? Он ведь ниоткуда. Его послала лампа или звезда. Информация об этом заключена в его структуре. Ее можно расшифровать…
— Какой же это шифр? — прервал я его. — Ни лампа, ни звезда не пытаются ничего скрыть, в то время как шифр скрывает свое содержание от непосвященных.
— Да?
— Но это же очевидно! Дело-то ведь в намерениях посылающего сообщение.
Я замолчал и придвинул к себе чай.
В стакане плавала муха. Секунду назад ее там точно не было. В таком случае, ее, наверное, подбросил толстый офицер? Я взглянул на него. Он ковырял в носу. Я выловил муху ложечкой и бросил на блюдце. Она упала на него со стуком. Я потрогал ее пальцем. Она была из дутого металла.
— В намерениях? — проговорил Прандтль, снова надевая очки.
Толстый — глядя на моего наставника, я старался не терять и его из виду
— шарил, пыхтя, по карманам, лицо его при этом делалось все более бессмысленным, шея у подбородка раздувалась, как воздушный шар. Вид его прямо-таки вызывал отвращение.
— Вот световой луч, — продолжал Прандтль. — Его послала какая-то звезда. Какая? Гигант или карлик? Горячая или холодная? Какова ее история? Что ждет ее в будущем? Можно ли узнать об этом по ее лучу?
— Можно, располагая соответствующими знаниями.
— И чем тогда будут эти знания?
— Чем они будут?..
— Ключом. Разве не так?
— Ну…
Я медлил с ответом.
— Световой луч не является шифром.
— Нет?
— Нет, потому что никто не скрывал в нем эти сведения. Впрочем, если следовать вашей точке зрения, то можно прийти к выводу, что все является шифром.
— Правильно, мой дорогой. Все является шифром или маскировкой чего-то. В том числе и вы.
— Это шутка?
— Нет. Это правда.
— Я являюсь шифром?
— Да. Либо маскировкой. Точнее, связь здесь такая: каждый шифр является маской, камуфляжем, но не каждая маска является шифром.
— В отношении шифра я мог бы в конце концов согласиться, — произнес я, осторожно подбирая слова. — Вы имеете в виду, вероятно, наследственность, эти маленькие наши собственные изобретения, которые мы носим в каждой частичке своего тела, чтобы оттиснуть их в потомках… но маскировка? Что я имею с ней общего?
— Вы?.. Прошу прощения, — ответил Прандтль, — но меня это дело не касается. Не я буду решать ваше дело. Ко мне это не имеет никакого отношения.
Он подошел к дверце в стене. Из руки, которая в ней появилась — должно быть, она была женской, поскольку я заметил покрытые красным лаком ногти, — он взял бумажку и протянул ее мне.
"Угроза флангового удара — точка, — читал я, — направить подкрепления в сектор УП-19431 — точка — за квартирмейстера седьмой оперативной группы Ганцни рст плк дипл — конец".
Я поднял голову, откладывая в сторону обрывок телетайпной ленты, и слегка подался вперед.
В стакане плавала вторая муха.
Жирный офицер, должно быть, бросил ее туда, пока я был занят чтением. Я посмотрел на него. Он зевал. Это выглядело так, словно он умирал с разинутым ртом.
— Ну, что это такое? — спросил Прандтль.
Его голос донесся до меня словно издалека. Я заставил себя встряхнуться.
— Какая-то расшифрованная депеша.
— Нет. Это шифр, который требует расшифровки.
— Но ведь это какое-то секретное донесение.
— Нет, — он снова отрицательно покачал головой. — Маскировка шифров под видом невинных сообщений, вроде каких-то там частных писем или стишков — это все относится к прошлому. Сегодня каждая сторона стремиться создать у другой видимость того, что посылаемое не является шифровкой. Вы понимаете?
— До некоторой степени…
— А теперь я покажу вам тот же самый текст, пропущенный через ДЕШ — так мы называем нашу машину.
Он снова приблизился к дверце, выхватил из белых пальцев ленту и вернулся с ней к столу.
"Баромосовитура инколонцибаллистическая матекосится чтобы канцепудроливать амбидафигигантурелию неокодивракиносмейную", — прочитал я и посмотрел на него, не скрывая изумления.
— Это вы называете расшифровкой?
Он снисходительно усмехнулся.
— Это второй этап, — объяснил он. — Шифр был сконструирован так, чтобы его первичное декодирование давало в результате нагромождение бессмыслиц. Это должно было бы подтвердить, что первичное содержание исходной депеши не было шифром, что оно лежит на поверхности и является тем, что вы до этого прочли.
— А на самом деле… — поддержал я его.
Он кивнул.
— Сейчас вы увидите. Я принесу текст, еще раз пропущенный через машину.
Бумажная лента выскользнула из ладони в квадратной дверце. В глубине промелькнуло что-то красное. Прандтль заслонил собой отверстие. Я взял ленту, которую он мне подал. Она была теплой, не знаю только, почему: от прикосновения человека или машины.
"Абрутивно канцелировать дервишей, получающих барбимуховые сенкобубины от свящеротивного турманска показанной вникаемости".
Таков был этот текст. Я помотал головой.
— И что вы намерены делать с этим дальше?
— На этой стадии заканчивается работа машины и начинается человеческая. Крууух! — крикнул он.
— Нууу?
Вырванный из оцепенения жирный офицер застонал. Мутными, словно затянутыми пеленой глазами он посмотрел на Прандтля, тот бросил ему в лицо:
— Канцелировать!
— Нее, — проблеял толстый фальцетом.