4 (1)
[1] [2] [3] [4]– Бууу! Деее!
– Получающих!
– О… от… – стонал толстяк.
Слюни текли у него изо рта.
– Барбимуховые!
– Ве… ве… м-м… мууу… иску… искусственные м… м! М! Хи! Хи-хи!
Толстяк зашелся неудержимым смехом, который перешел в посинение его лица, тонувшее в наползающем на него жире. Он рыдал, хватая ртом воздух, слезы текли у него из глаз и исчезали в складках обвислых щек.
– Довольно! Крууух! – рявкнул капитан. Затем обратился ко мне: – Осечка. Ложная ассоциация. Впрочем, почти весь текст вы уже слышали.
– Текст? Какой текст?
– "Не будет ответа". Это все. Крууух!
Он повысил голос. Жирный офицер содрогался всей своей затянутой в мундир тушей, вцепившись в стол толстыми, похожими на колбаски пальцами. После окрика Прандтля он притих, с минуту еще повизгивал, потом стал гладить обеими руками лицо, словно хотел таким образом унять себя.
– "Не будет ответа"? – тихо повторил я.
Мне казалось, что недавно я уже слышал от кого-то эти слова, но не мог вспомнить, от кого именно.
– Довольно скудная информация.
Я поднял глаза на капитана. Его губы, все это время остававшиеся искривленными, словно он ощущал во рту какую-то легкую горечь, чуть усмехнулись.
– Если бы я показал вам текст более богатый по содержанию, мы оба могли бы потом об этом пожалеть. Впрочем, и даже в этом случае…
– Что даже в этом случае? – резко спросил я, словно эти невзначай брошенные слова затронули какую-то неимоверно важную для меня вещь. Прандтль пожал плечами.
– В общем-то, ничего. Но я показал вам фрагмент современного шифра, не слишком сложного, однако находящегося в употреблении. Впрочем, он имеет многослойную маскировку.
Он говорил быстро, словно бы пытаясь отвлечь мое внимание от недосказанного намека. Я хотел вернуться к нему, открыл уже рот, но вместо этого высказал:
– Вы говорили, что все является шифром. Это была метафора?
– Нет.
– Следовательно, каждый текст…
– Да.
– А литературный?
– Ну конечно. Прошу вас, подойдите сюда.
Мы приблизились к маленькой дверце. Он открыл ее, и вместо следующей комнаты, которая, как я предполагал, там находилась, я увидел занимавший весь проем темный щит с небольшой клавиатурой. В середине его виднелось нечто вроде никелированной щели с высовывавшимся из нее, словно змеиный язычок, концом бумажной ленты.
– Процитируйте, пожалуйста, фрагмент какого-нибудь литературного произведения, – обратился ко мне Прандтль.
– Может быть… Шекспир?
– Что угодно.
– Так вы утверждаете, что его драмы – это набор зашифрованных депеш?
– Все зависит от того, что мы понимаем под депешей. Но, может, нам лучше все же проделать этот опыт? Я слушаю.
Я опустил голову. Долго я не мог ничего вспомнить, кроме снова и снова приходящего на ум возгласа Отелло: "О, обожаемый задок!", но эта цитата показалась мне слишком короткой и не соответствующей требованиям.
– Есть! – вдруг сказал я и поднял голову. – "Мой слух еще и сотни слов твоих не уловил, а я узнала голос: ведь ты Ромео? Правда?"
– Хорошо.
Капитан быстро нажимал на клавиши, выстукивая изреченную цитату. Из похожей на отверстие почтового ящика щели поползла, извиваясь в воздухе, бумажная полоса. Прандтль осторожно подхватил ее и подал мне. Я держал в руках кончик ленты и терпеливо ждал. Она медленно, сантиметр за сантиметром, выползала из щели. Слегка натягивая ее, я чувствовал внутреннее подрагивание механизма, который ее перемещал.
Легкая дрожь, ощущавшаяся через полоску бумаги, внезапно прекратилась.
Лента продолжала выползать, но уже чистая. Я поднес отпечатанный текст к глазам.
"Подлец мать его подлец руки и ноги ему переломать со сладостью неземной мэтьюзнячий выродок мэтьюз мэт".
– И что это значит? – спросил я, не скрывая удивления. Капитан покивал головой.
– Я полагаю, что Шекспир, когда писал эту сцену, испытывал неприязненные чувства к лицу по имени Мэтьюз и зашифровал их в тексте драмы.
– Ну, знаете, никогда в это не поверю! Иными словами, он умышленно совал в этот чудесный лирический диалог площадную брань по адресу какого-то Мэтьюза?
[1] [2] [3] [4]