Расследование (8)

- И лошадям этого было достаточно?

- Трудно поверить, но это так. Следовательно, традиционная позиция, при которой признается одна из двух возможностей - чудо либо блеф, - оказалась ошибочной. Имелся третий выход.

- Я нашел более удачную аналогию, - заявил Сисс, опершись локтями о стол. - Вертящиеся столики. Известно, что такой столик начинает постукивать и пританцовывать даже под руками у людей, не верящих в спиритизм. С традиционной точки зрения перед вами снова либо обман, либо демонстрация духа. Между тем нет ни духа, ни обмана, а столик постукивает! Его движения - суммарный результат отдельных, микроскопических мускульных импульсов людей, держащих руки на столешнице. Каждый из них - это сходный организм с аналогичной нервно-мышечной структурой. И вот перед нами специфический коллективный процесс, определяемый колебаниями тонуса, напряженностью мышц и ритмом нервных импульсов. Эти явления протекают у людей подсознательно, а в результате возникают значительные силы, периодически оказывающие давление на поверхность стола.

- Но позволь, - с истинным интересом отозвался писатель, - что же ты хочешь сказать? Что эти трупы были подчинены общим колебаниям кладбищенского мира? Что мертвые время от времени встают, ибо это следствие процессов разложения? Дорогой мой, по мне, лучше чудеса без статистического гарнира.

- Эрмер, тебе просто необходимо все высмеять! - вспылил Сисс. Его лицо покраснело. - Я провел только элементарную, приблизительную аналогию. Серию так называемых воскресений можно представить в виде специфической кривой. Все началось не с того, что трупы вдруг начали исчезать; сначала были случаи незначительных передвижений, потом эти явления стали нарастать, их число достигло максимума и начало уменьшаться. Что касается коэффициента корреляции с раком, то он выше, нежели коэффициент корреляции скоропостижных смертей с количеством пятен на солнце. Я тебе уже говорил, что...

- Знаю! Знаю! Я помню. Это просто рак a rebours [наоборот (фр.)], который не только не убивает, но, наоборот, воскрешает. Это очень хорошо, это симметрично, это по-гегельянски, - воскликнул Блэк. Его левое веко нервно задергалось, стало похожим на темного мотылька. Впечатление усиливал жест, которым писатель нетерпеливо придерживал веко пальцем. Очевидно, тик его раздражал.

- Нынешний рационализм - это мода, а не метод, и ему присуща вся поверхностность моды, - сухо изрек Сисс, пропустивший мимо ушей ироническое замечание писателя. - В конце девятнадцатого века восторжествовало всеобщее убеждение, что в здании реальности в основном все открыто, и теперь необходимо, закрыв ставни, составить опись вещей. Звезды движутся согласно тем же уравнениям, что и части парового двигателя, то же касается атомов и всего прочего, вплоть до образцового общества, построенного, как дворец из кубиков. В точных науках эти наивные оптимистические гипотезы давно похоронены, но в рационализме повседневного существования они продолжают процветать. Так называемый здравый смысл состоит в принципиальном игнорировании, замалчивании или высмеивании всего, что не соответствует традиционной концепции мира, будто бы полностью объясненного в девятнадцатом веке. А тем временем на каждом шагу можно столкнуться с явлениями, структуру которых не понимаешь и не поймешь без применения статистики. Например, чем объясняются прославленная duplicitas casuum [двойная ошибка (лат.)] врачей, или поведение толпы, или циклические флуктуации смысла снов, или случаи, происходящие с вертящимися столиками?

- Ну хорошо. Ты прав, как обычно. Но как ты объяснишь эти происшествия на кладбищах? - мягко поинтересовался Блэк. - Послушав тебя, я понял, что вопрос о столиках для меня уже не проблема. Не могу, увы, сказать того же о твоих воскресших.

Грегори пошевелился на стуле, настолько по душе были ему слова писателя. Он выжидательно смотрел на Сисса. Возбуждение уже оставило доктора, и он поглядывал теперь на них с улыбкой, как бы приклеенной к губам; углы его узких губ при этом опустились, как всегда, когда он собирался произнести нечто возвышенное; он выглядел наивно беззащитным и торжествующим одновременно.

- Мак Кэтт недавно продемонстрировал мне электронный мозг, с которым можно объясняться посредством слов. Когда он включил устройство, то по мере нагревания ламп микрофон начал хрипеть, бормотать, ворчать, а потом изрекать бессвязные фразы. Так бывает, когда слишком медленно крутится пластинка и слышны хрипы, сквозь которые возникает речь или пение. Здесь впечатление было куда сильнее, ибо машина просто бредила. Я не был подготовлен, и помню это до сих пор. Такая побочная жуть часто затемняет образ. В данном случае морг, трупы представляют шокирующие аксессуары, которые...

- Значит, ты утверждаешь, что с помощью твоей формулы проблема уже решена? - неторопливо поинтересовался Блэк устремив тяжелый взгляд на Сисса. Тот сделал энергичное протестующее движение головой. - Я еще не закончил. Я проанализировал статистический массовый костяк явления. Анализ отдельных случаев, выяснение процессов, вызывающих движения мертвых тел, требует дальнейших исследований. Но такая частная выборочная трактовка проблемы - за пределами моей компетенции.

- Наконец я понял. По-твоему, сам факт, что множество покойников встает, уже объяснен; загадкой, однако, остается, почему встает каждый отдельно взятый покойник?

Сисс плотно сжал рот, потом уголки его губ еще больше опустились. Он ответил спокойно, но эта мелкая гримаса означала пренебрежение:

- Существование двух уровней событий - факт, которого насмешками не устранишь. В большом городе, скажем, каждые пять дней производится выстрел из огнестрельного оружия. Так утверждает статистика. Но, когда сидишь возле окна и пуля разбивает стекло над головой, ты не можешь рассуждать следующим образом: "Выстрел уже прозвучал, и другой будет произведен не ранее, чем через пять дней, поэтому я могу чувствовать себя в безопасности". Ты сообразишь, что напротив появился некто вооруженный, возможно, сумасшедший, и лучше спрятаться под столом. Вот вам наглядная разница между статистическим, то есть массовым прогнозом и единичным случаем, только частично от него зависящим.

- Ну а вы как реагируете на такого рода dictum? [речи (лат.)] - спросил Блэк, переводя взгляд на Грегори.

- Ищу преступника, - спокойно ответил тот.

- Ах вот как? Разумеется... разумеется, как специалист по отдельным случаям. Следовательно, вы не верите в вирус?

- Да нет, верю. Это вирус особого рода. К счастью, у него много особых примет. Он, например, любит темноту и пустоши, поэтому появляется только ночью, в глухих местах. Полисменов боится как огня, видимо, они обладают особым иммунитетом. Зато он обожает падаль, преимущественно дохлых кошек. Кроме того, у него есть литературные интересы, хотя они ограничиваются чтением метеорологических прогнозов.

Стоило видеть, с каким возрастающим весельем писатель слушал Грегори. Его лицо преобразилось, оживилось, когда он начал быстро говорить:

- Эти приметы носят настолько общий характер, что для вашего объявления о розыске мог бы подойти далеко не единственный объект, инспектор. Например, тот, кто забрасывает землю камнями. Метеориты тоже чаще всего падают на пустоши, вдали от людских глаз, вдобавок ночью, а вернее, перед рассветом, в чем проявляется особое коварство, поскольку сторожа, изнуренные ночным бдением, тогда крепко спят. Сисс, если вы его об этом спросите, скажет, что чаще всего подвергается бомбардировке метеоритами часть Земли, которая лежит в полосе отступающей ночи, тем самым она являет собой нос нашего космического корабля, а известно, что на переднее стекло машины всегда попадает больше листьев, чем на заднее. Однако если вам требуется преступник...

- Речь не о том, что падают метеориты и действуют вирусы, а о том, что такие явления способен имитировать некто живой и конкретный. Я ищу только такого злоумышленника, по-своему, приземленно, вовсе не заботясь о создателе метеоритов и звезд... - ответил Грегори тоном выше, чем намеревался. Писатель, не двигаясь, взирал на него.

- О, вы его получите. Ручаюсь вам. Это наверняка. Впрочем... впрочем, вы уже получили его.

- Да? - Грегори поднял брови.

- Ну, возможно, вы его не поймаете, то есть не соберете достаточного количества улик и вещественных доказательств, чтобы схватить его за руку, но не в этом дело. Непойманный преступник - это было бы ваше поражение, еще одна папка, сданная в архив без заключительного резюме. Однако преступник, которого нет и никогда не было, - это нечто совсем другое, это пожар архива, смешение языков в драгоценном содержимом папок, конец света! Наличие виновника, пойманного или нет, для вас не вопрос успеха или поражения, это смысл - или обессмысливание - ваших действий. А поскольку этот человек - ваш покой, исцеление, спасение, он так или иначе будет в ваших руках, вы схватите мерзавца, хоть бы его и не было!

- Одним словом, я жертва мании преследования, маньяк, действующий вопреки фактам? - спросил Грегори, прищурившись. С него было достаточно этой беседы, и он готов был закончить ее, хотя бы и дерзостью.

- Теперь вся пресса с нетерпением ждет сенсационных показаний того констебля, что бежал от мертвецкой, - сказал Блэк. - Вы тоже? Многого ли вы ждете от этого?

- Нет.

- Так я и знал, - сухо парировал писатель. - Если он, придя в себя, заявит, что собственными глазами видел воскресение, вы подумаете, что ему это привиделось, что нельзя доверять показаниям человека, который перенес тяжелое сотрясение мозга, и это подтвердит вам любой врач. Либо вы скажете, что виновник действовал еще более ловко, чем вы предполагали, что он прибег к помощи невидимых нейлоновых нитей либо был покрыт абсолютно черным веществом и его невозможно было заметить. Для вас, инспектор, существуют одни Вараввы, и поэтому, если бы вы сами увидели подобную сцену и услышали голос, возвещающий "восстань, Лазарь!", вы остались бы самим собой. Собой, то есть жертвой галлюцинации, или ошибки, или ловкого обмана. Заявляю вам: никогда, никуда вы не откажетесь от виновника, ибо от его существования зависит ваше!

Грегори, который приказал себе равнодушно выслушать все, что будет сказано, пытался улыбнуться, но не мог. Он чувствовал, что бледнеет.

- Итак, я один из стражей, которые охраняли гроб Господень? - заявил он. - А может, я похож на апостола Павла - до его обращения? Вы не оставляете мне такой возможности?

- Нет, - возразил писатель. - Это не я, это вы не оставляете ее себе. Это вопрос не методологии, не статистики, не правил следствия, а веры. Вы верите в преступника, и так должно быть. Должны существовать такие стражи и такие гробы.

- Еще лучше, - сказал Грегори и деланно расхохотался. - Я даже не делаю, что хочу, а лишь заполняю схему трагедии? А может, трагифарса? Что ж, если вы настолько любезны, что готовы исполнять роль хора...

- Ну разумеется. Это моя профессия, - выпалил писатель.
[1] [2] [3] [4]