Мой Милош

Почти до последних дней в еженедельнике «Tygodnik рowszechny» он помещал очень ценные тексты. Читая одну из последних «Литературных кладовых»[557], в которой он возвращался в Вильно, я чувствовал уже, что это прощание, а когда рубрика Милоша перестала появляться в «Tygodnik», я воспринял это как его духовную смерть. Однако любому можно пожелать, чтобы к смерти он подходил с таким ясным и полноценным разумом[558].

Иногда Милош был мишенью не слишком благоразумных замечаний, ибо своей долговечностью он также подвергал испытанию не одного из так называемых прекрасных двадцатилетних. Молодым, что понятно, кажется, что старшие должны уходить, чтобы не занимать напрасно места. Но место, которое занимал Милош, действительно нельзя занять. В одном из последних текстов он написал о стихотворении Лехоня, которое, к моему удивлению, читая когда-то Лехоня, я просмотрел: «Нагим поднялся в своем сне... » Для меня это было поразительное открытие, которое раскрыло мне глаза и на Лехоня, и на открывателя, а значит – на Милоша.

Теперь, когда дело Милоша уже закрыто, появятся специалисты лучше, чем я, чтобы подвести итоги и баланс его долгой жизни. Только через немалый промежуток времени можно будет оценить весь объем его духовной работы. Это подобно высоким горам, которые нельзя полностью объять взглядом, когда стоишь у их подножия; только с расстояния на фоне неба ясно рисуется очертание горного массива.

Обращение к отдельным этапам его поэтического творчества – это уже дело индивидуальное. Милош черпал из многих источников, менял стили и регистры, в таких стихотворениях, как «Поэт помнит», он доходил даже до грани поэтической публицистики. «Что делаешь на развалинах собора / Святого Иоанна, поэт?» – спрашивал он сам себя. «Я клялся, что никогда ты не будешь / Скорбной плакальщицей» – но стихи из «Спасения» были сильно связаны с опытом войны. Его судьба была судьбой очень незаурядного, но, однако, польского писателя и поэта. И Милош должен был пройти через эпохи рушащихся и крушащихся демоном истории государственных устройств и границ.

Он рассказывал, ничего не скрывая, о самом трудном периоде своей жизни, когда стал эмигрантом из Польши и когда его затронули различные подозрения и оскорбления, и он сам, испытывая справедливый гнев, создавал множество неприятностей Гедройцу как хозяину в Мезон-Лаффит. Однако он выбрался на поверхность, как отличный пловец, и донес до нас, до наших дней эстафетную палочку, уходя как раз в момент, когда начались Олимпийские игры. 548 Mоj Milosz, 2001; Spoiwo, 2004 © Перевод. Язневич В.И., 2007 Текст написан к девяностолетию со дня рождения Чеслава Милоша (род. 30.06.1911 г.). В том же году, уже к восьмидесятилетию Станислава Лема (род. 12.09.1921 г.), Чеслав Милош написал эпиграмму: Пока приблизишься к Лему измучает тебя волнение. Такие науки осилил умом — с ним чувствую себя юнцом. Вызывает сомнение, что он реальный, возможно, Лем – виртуальный. Ведь от людей он укрылся в произведений своих лабиринте. 549 Рассуждения Станислава Лема об этом периоде творчества Чеслава Милоша см. в книге «Так говорил... ЛЕМ». – М.: АСТ: АСТ МОСКВА: ХРАНИТЕЛЬ, 2006 («Philosophy» (2 изд.) и «с/с Лем»), с. 232 – 239 и др. 550 «Czeslaw Milosz. To». – Krakоw: Znak, 2000. Имеется перевод книги на русский язык: «Чеслав Милош. Это». – М.: ОГИ, 2003, 204 с. (Bilingua) – двуязычное издание. 551 В 1980 году, сразу же после известия о присуждении Ч. Милошу Нобелевской премии, краковскому изданию «Gazeta poludniowa» для подборки высказываний известных людей на тему «Место Милоша в польской культуре» С. Лем сказал: «Его творчество монолитно. До войны он был из тех немногих, кто предчувствовал надвигающуюся катастрофу и высказывался об этом, сегодня же его поэзия переполнена беспокойством о судьбах мира. В этом смысле Милош является поэтом неравнодушным, неравнодушным к философским и моральным проблемам современности. Как следствие, его творчество является продолжением романтизма, в лирике Милоша живет дух наших великих поэтов-пророков. Меня не удивило известие, что именно Чеславу Милошу присуждена Нобелевская премия в области литературы. Желаю, чтобы его произведения нашли многочисленных читателей». 552 В оригинале по-украински латиницей: «rozstrilannym widrodzenniu». 553 ученый (лат.). 554 Издававшийся Ежи Гедройцем в 1947 – 2000 гг. в пригороде Парижа польский ежемесячный общественно-политический журнал «Kultura» антикоммунистической направленности. Под псевдонимами Chochol (Хохол, в 1970-е годы) и P. Znawca (П. Знаток, в 1980-е годы) в нем публиковался и Станислав Лем. 555 В 1997 году по просьбе журнала «Kwartalnik Artystyczny» Станислав Лем назвал три важнейших стихотворения в польской литературе XX века: «Называю три стихотворения, методом тяп-ляп выбранных из мешанины, которой наполнена моя память. Порядок, в котором их называю, совершенно случаен и не имеет какого-либо значения. Это следующие тексты: Чеслав Милош, „Джонатану Свифту“; Константы Ильдефонс Галчинский, „Путешествие в счастливую Аравию“; Болеслав Лесьмян, „Гад“... Стихи, которыми Милош обращается к Свифту, являются как бы констатацией моего отношения к миру». 556 Нижеприведенный текст написан в связи со смертью Чеслава Милоша (ум. 14.08.2004 г.). 557 Название цикла статей-воспоминаний Ч. Милоша в еженедельнике «Tygodnik рowszechny» – по названию сборника: «Milosz Cz., Spizarnia literacka». – Krakоw: Wydawnictwo Literackie, 2004, 183 s. 558 Сам Станислав Лем в этом повторил Чеслава Милоша: до своих последних дней (ум. 27.03.2006 г.) он раз в две недели публиковал в том же еженедельнике «Tygodnik Powszechny» свои статьи на различные темы: наука и техника, литература и искусство, политика, воспоминания.
[1] [2]