ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ. Глава XL. Зеленый мыс
[1] [2]ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Глава XL
Зеленый мыс
Инженер Брунс сидел на каменной веранде дачи на Зеленом Мысу под большой пальмой, накрахмаленные листья которой бросали острые и узкие тени на бритый затылок инженера, на белую его рубашку и на гамбсовский стул из гарнитура генеральши Поповой, на котором томился инженер, дожидаясь обеда.
Брунс вытянул толстые наливные губы трубочкой и голосом шаловливого карапуза протянул:
— Му-у-усик!
Дача молчала.
Тропическая флора ластилась к инженеру. Кактусы протягивали к нему свои ежовые рукавицы. Драцены гремели листьями. Бананы и саговые пальмы отгоняли мух с лысины инженера, розы, обвивающие веранду, падали к его сандалиям.
Но все было тщетно. Брунс хотел обедать. Он раздраженно смотрел на перламутровую бухту и далекий мысик Батума и певуче призывал:
— Му-у-усик! Му-у-у-сик!
Во влажном субтропическом воздухе звук быстро замирал. Ответа не было. Брунс представил себе большого коричневого гуся с шипящей жирной кожей и, не в силах сдержать себя, завопил:
— Мусик!!! Готов гусик?!
— Андрей Михайлович! — закричал женский голос из комнаты. — Не морочь мне голову!
Инженер, свернувший уже привычные губы в трубочку, немедленно ответил:
— Мусик! Ты не жалеешь своего маленького мужика!
— Пошел вон, обжора! — ответили из комнаты.
Но инженер не покорился. Он собрался было продолжить вызовы гусика, которые он безуспешно вел уже два часа, но неожиданный шорох заставил его обернуться.
Из черно-зеленых бамбуковых зарослей вышел человек в рваной синей косоворотке, опоясанный потертым витым шнурком с густыми кистями и в затертых полосатых брюках. На добром лице незнакомца топорщилась лохматая бородка. В руках он держал пиджак.
Человек приблизился и спросил приятным голосом:
— Где здесь находится инженер Брунс?
— Я инженер Брунс, — сказал заклинатель гусика неожиданным басом, — чем могу?
Человек молча повалился на колени. Это был отец Федор.
— Вы с ума сошли! — воскликнул инженер, вскакивая. — Встаньте, пожалуйста!
— Не встану, — ответил отец Федор, водя годовой за инженером и глядя на него ясными глазами.
— Встаньте!
— Не встану!
И отец Федор осторожно, чтобы не было больно, стал постукивать головой о гравий.
— Мусик! Иди сюда! — закричал испуганный инженер. — Смотри, что делается. Встаньте, я вас прошу! Ну, умоляю вас!
— Не встану! — повторил отец Федор.
На веранду выбежала Мусик, тонко разбиравшаяся в интонациях мужа.
Завидев даму, отец Федор, не подымаясь с колен, проворно переполз поближе к ней, поклонился в ноги и зачастил:
— На вас, матушка, на вас, голубушка, на вас уповаю!
Тогда инженер Брунс покраснел, схватил просителя под мышки и, натужась, поднял его, чтобы поставить на ноги, но отец Федор схитрил и поджал ноги. Возмущенный Брунс потащил странного гостя в угол и насильно посадил его в полукресло (гамбсовское, отнюдь не из воробьяниновского особняка, но из гостиной генеральши Поповой).
— Не смею, — забормотал отец Федор, кладя на колени попахивающий керосином пиджак булочника, — не осмеливаюсь сидеть в присутствии высокопоставленных особ.
И отец Федор сделал попытку снова пасть на колени.
Инженер с печальным криком придержал отца Федора за плечи.
— Мусик! — сказал он, тяжело дыша. — Поговори с этим гражданином. Тут какое-то недоразумение.
Мусик сразу взяла деловой тон.
— В моем доме, — сказала она грозно, — пожалуйста, не становитесь ни на какие колени!..
— Голубушка!.. — умилился отец Федор. — Матушка!..
— Никакая я вам не матушка. Что вам угодно?
Поп залопотал что-то непонятное, но, видно, умилительное. Только после долгих расспросов удалось понять, что он, как особой милости, просит продать ему гарнитур из двенадцати стульев, на одном из которых он в настоящий момент сидит.
Инженер от удивления выпустил из рук плечи отца Федора, который немедленно бухнулся на колени и стал по-черепашьи гоняться за инженером.
— Почему, — кричал инженер, увертываясь от длинных рук отца Федора, — почему я должен продать свои стулья? Сколько вы ни бухайтесь на колени, я ничего не могу понять!
— Да ведь это мои стулья! — простонал отец Федор.
— То есть как это ваши? Откуда ваши? С ума вы спятили? Мусик! Теперь для меня все ясно! Это явный псих!
— Мои, — униженно твердил отец Федор.
— Что ж, по-вашему, я у вас их украл? — вскипел инженер. — Украл? Слышишь, Мусик? Это какой-то шантаж!
— Ни боже мой, — шепнул отец Федор.
— Если я их у вас украл, то требуйте судом и не устраивайте в моем доме пандемониума![480] Слышишь, Мусик! До чего доходит нахальство! Пообедать не дадут по-человечески!
Нет, отец Федор не хотел требовать «свои» стулья судом. Отнюдь. Он знал, что инженер Брунс не крал у него стульев. О, нет. У него и в мыслях этого не было. Но эти стулья все-таки до революции принадлежали ему, отцу Федору, и они бесконечно дороги его жене, умирающей сейчас в Воронеже. Исполняя ее волю, а никак не по собственной дерзости, он позволил себе узнать местонахождение стульев и явиться к гражданину Брунсу. Отец Федор не просит подаяния. О, нет! Он достаточно обеспечен (небольшой свечной заводик в Самаре), чтобы усладить последние минуты жены покупкой старых стульев. Он готов не поскупиться и уплатить за весь гарнитур рублей двадцать.
— Что? — крикнул инженер, багровея. — Двадцать рублей? За прекрасный гостиный гарнитур? Мусик! Ты слышишь? Это все-таки псих! Ей-богу, псих!
— Я не псих. А единственно выполняя волю пославшей мя жены…
— О, ч-черт, — сказал инженер, — опять ползать начал. Мусик! Он опять ползает!
— Назначьте же цену! — стенал отец Федор, осмотрительно биясь головой о ствол араукарии.
— Не портите дерева, чудак вы человек! Мусик, он, кажется, не псих. Просто, как видно, расстроен человек болезнью жены. Продать ему разве стулья? А? Отвяжется? А? А то он лоб разобьет.
— А мы на чем сидеть будем? — спросила Мусик.
— Купим другие.
— Это за двадцагь-то рублей?
— За двадцать я, положим, не продам. Положим, не продам я и за двести… А за двести пятьдесят продам.
Ответом послужил страшный удар головой о драцену.
— Ну, Мусик, это мне уже надоело.
Инженер решительно подошел к отцу Федору и стал диктовать ультиматум.
— Во-первых, отойдите от пальмы не менее чем на три шага. Во-вторых, немедленно встаньте. В-третьих, мебель я продам за двести пятьдесят рублей, не меньше. Такую и за триста не купишь.
— Не корысти ради, — затянул отец Федор, поднявшись и отойдя на три шага от драцены. — А токмо во исполнение воли больной жены.
— Ну, милый, моя жена тоже больна. Правда, Мусик, у тебя легкие не в порядке. Но я не требую на этом основании, чтобы вы… ну… продали мне, положим, ваш пиджак за тридцать копеек…
— Возьмите даром, — пропел отец Федор.
Инженер раздраженно махнул рукой и холодно сказал:
— Вы ваши шутки бросьте. Ни в какие рассуждения я больше не пускаюсь. Стулья оценены мною в двести пятьдесят рублей, и я не уступлю ни копейки.
— Пятьдесят! — предложил отец Федор.
— Мусик! — сказал инженер. — Позови Багратиона. Пусть проводит гражданина!
— Не корысти ради…