Глава XIII. Алфавит — зеркало жизни
[1] [2] [3]— Маман давно в могиле.
— Так, так, ах, как грустно.
И долго еще старик глядел со слезами сочувствия на Остапа, хотя не далее как сегодня видел Елену Станиславовну на базаре, в мясном ряду.
— Все умирают, — сказал он, — вот и бабушка моя тоже… зажилась. А… все-таки разрешите узнать, по какому делу, уважаемый, вот имени вашего не знаю…
— Вольдемар, — быстро сообщил Остап.
— … Владимир Ипполитович? Очень хорошо. Так. Я вас слушаю, Владимир Ипполитович.
Старичок присел к столу, покрытому клеенкой в узорах, и заглянул в самые глаза Остапа.
Остап в отборных словах выразил свою грусть по родителям. Он очень сожалеет, что вторгся так поздно в жилище глубокоуважаемого архивариуса и причинил ему беспокойство своим визитом, но надеется, что глубокоуважаемый архивариус простит его, когда узнает, какое чувство толкнуло его на это.
— Я хотел бы, — с невыразимой сыновней любовью закончил Остап, — найти что-нибудь из мебели папаши, чтобы сохранить о нем память. Не знаете ли вы, кому передана мебель из папашиного дома?
— Сложное дело, — ответил старик, подумав, — это только обеспеченному человеку под силу… А вы, простите, чем занимаетесь?
— Свободная профессия. Собственная мясохладобойня на артельных началах в Самаре.
Старик с сомнением посмотрел на зеленые доспехи молодого Воробьянинова, но возражать не стал.
«Прыткий молодой человек», — подумал он.
Остап, который к этому времени закончил свои наблюдения над Коробейниковым, решил, что «старик — типичная сволочь».
— Так вот, — сказал Остап.
— Так вот, — сказал архивариус, — трудно, но можно…
— Потребует расходов? — помог владелец мясохладобойни.
— Небольшая сумма…
— Ближе к телу, как говорил Мопассан. Сведения будут оплачены.
— Ну что ж, семьдесят рублей положите.
— Это почему ж так много? Овес нынче дорог?
Старик мелко задребезжал, виляя позвоночником.
— Изволите шутить.
— Согласен, папаша. Деньги против ордеров. Когда к вам зайти?
— Деньги при вас?
Остап с готовностью похлопал себя по карману.
— Тогда пожалуйте хоть сейчас, — торжественно сказал Коробейников.
Он зажег свечу и повел Остапа в соседнюю комнату. Там кроме кровати, на которой, очевидно, спал хозяин дома, стоял письменный стол, заваленный бухгалтерскими книгами, и длинный канцелярский шкаф с открытыми полками. К ребрам полок были приклеены печатные литеры — А, Б, В и далее, до арьергардной буквы Я. На полках лежали пачки ордеров, перевязанные свежей бечевкой.
— Ого! — сказал восхищенный Остап. — Полный архив на дому!
— Совершенно полный, — скромно ответил архивариус, — я, знаете, на всякий случай… Коммунхозу он не нужен, а мне, на старости лет, может пригодиться… Живем мы, знаете, как на вулкане… Все может произойти… Кинутся тогда люди искать свои мебеля, а где они, мебеля? Вот они где! Здесь они! В шкафу. А кто сохранил, кто уберег? Коробейников. Вот господа спасибо и скажут старичку, помогут на старости лет… А мне много не нужно — по десяточке за ордерок подадут — и на том спасибо… А то иди, попробуй, ищи ветра в поле. Без меня не найдут!..
Остап восторженно смотрел на старика.
— Дивная канцелярия, — сказал он, — полная механизация. Вы прямо герой!
Польщенный архивариус стал вводить гостя в детали любимого дела. Он раскрыл толстые книги учета и распределения.
— Все здесь, — сказал он, — весь Старгород! Вся мебель! У кого когда взято, кому когда выдано. А вот это — алфавитная книга — зеркало жизни! Вам про чью мебель? Купца первой гильдии Ангелова? Пожа-алуйста. Смотрите на букву А. Буква А, Ак, Ам, Aн, Ангелов… Номер… Вот. 82742. Теперь книгу учета сюда. Страница 142. Где Ангелов? Вот Ангелов. Взято у Ангелова 18 декабря 1918 года — рояль «Беккер» № 97012, табурет к нему мягкий, бюро две штуки, гардеробов четыре — два красного дерева, шифоньер один и так далее… А кому дано?.. Смотрим книгу распределения. Тот же номер 82742… Дано… Шифоньер — в Горвоенком, гардеробов три штуки — в детский интернат «Жаворонок»… И еще один гардероб — в личное распоряжение секретаря Старпродкомгуба.[185] А рояль куды пошел? Пошел рояль в Собес, во 2-й дом. И посейчас там рояль есть…
«Что-то не видел я там такого рояля», — подумал Остап, вспомнив застенчивое личико Альхена.
— Или, примерно, у правителя канцелярии городской управы Мурина… На букву М, значит, и нужно искать… Все тут. Весь город. Рояли тут, козетки всякие, трюмо, кресла, диванчики, пуфики, люстры… Сервизы даже, и то есть…
— Ну, — сказал Остап, — вам памятник нужно нерукотворный[186] воздвигнуть. Однако ближе к телу. Например, буква В…
— Есть буква В, — охотно отозвался Коробейников. — Сейчас. Вм, Вн, Ворицкий № 48238, Воробьянинов, Ипполит Матвеевич, батюшка ваш, царство ему небесное, большой души был человек… Рояль «Беккер» № 5480009, вазы китайские маркированные четыре, французского завода «Сэвр», ковров-обюссонов[187] восемь разных размеров, гобелен «Пастушка», гобелен «Пастух», текинских ковров два, хорасанских ковров один, чучело медвежье с блюдом одно, спальный гарнитур — двенадцать мест, столовый гарнитур — шестнадцать мест, гостиный гарнитур — четырнадцать мест, ореховый, мастера Гамбса работы…
— А кому роздано? — в нетерпении спросил Остап.
— Это мы сейчас. Чучело медвежье с блюдом — во второй район милиции. Гобелен «Пастух» — в фонд художественных ценностей. Гобелен «Пастушка» — в клуб водников. Ковры обюссон, текинские и хоросан — в Наркомвнешторг. Гарнитур спальный — в союз охотников, гарнитур столовый — в Старгородское отделение Главчая. Гарнитур гостиный ореховый — по частям. Стол круглый и стул один — во 2-й дом Собеса, диван с гнутой спинкой — в распоряжение жилотдела, до сих пор в передней стоит, всю обивку промаслили, сволочи… И еще один стул товарищу Грицацуеву, как инвалиду империалистической войны, по его заявлению и грифу завжилотделом т. Буркина. Десять стульев — в Москву, в Государственный музей мебели ,[188] согласно циркулярного письма Наркомпроса… Вазы китайские маркированные…
— Хвалю! — сказал Остап, ликуя. — Это конгениально! Хорошо бы и на ордера посмотреть.
— Сейчас, сейчас и до ордеров доберемся. На № 48238, литера В…
Архивариус подошел к шкафу и, поднявшись на цыпочки, достал нужную пачку солидных размеров.
— Вот-с. Вся вашего батюшки мебель тут. Вам все ордера?
— Куда мне все… Так… Воспоминания детства — гостиный гарнитур… Помню, игрывал я в гостиной, на ковре Хорасан, глядя на гобелен «Пастушка»… Хорошее было время — золотое детство!.. Так вот, гостиным гарнитуром мы, папаша, и ограничимся.
Архивариус с любовью стал расправлять пачку зеленых корешков и принялся разыскивать там требуемые ордера. Коробейников отобрал пять ордеров. Один ордер на десять стульев, два — по одному стулу, один — на круглый стол и один — на гобелен «Пастушка».
— Изволите ли видеть. Все в порядке. Где что стоит — все известно. На корешках все адреса прописаны и собственноручная подпись получателя. Так что никто в случае чего не отопрется. Может быть, хотите генеральши Поповой гарнитур? Очень хороший. Тоже гамбсовская работа.
Но Остап, движимый любовью исключительно к родителям, схватил ордера, засунул их на самое дно бокового кармана, а от генеральшиного гарнитура отказался.
— Можно расписочку писать? — осведомился архивариус, ловко выгибаясь.
— Можно, — любезно сказал Бендер, — пишите, борец за идею.
— Так я уж напишу.
— Кройте!
Перешли в первую комнату. Коробейников каллиграфическим почерком написал расписку и, улыбаясь, передал ее гостю. Главный концессионер необыкновенно учтиво принял бумажку двумя пальцами правой руки и положил ее в тот же карман, где уже лежали драгоценные ордера.
— Ну, пока, — сказал он, сощурясь, — я вас, кажется, сильно обеспокоил. Не смею больше обременять своим присутствием. Вашу руку, правитель канцелярии.
Ошеломленный архивариус вяло пожал поданную ему руку.
— Пока, — повторил Остап.
Он двинулся к выходу.
Коробейников ничего не понял. Он даже посмотрел на стол — не оставил ли там гость денег, но на столе денег не было. Тогда архивариус очень тихо спросил: