ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ВЕРШИНА (4)

   -  Разумеется,  вы  слишком  умны,  -  ответил  Варрон,  -  чтобы  быть популярным. Но с меня достаточно,  если  будет  популярен  мой  император. Полководец мне нужен не популярный, а понимающий свое  дело.  Возьмите  на себя командование, мой Фронтон. Мы оба любим наш Восток. Вы  -  не  меньше меня. Пойдемте вместе, полковник Фронтон. Скажите: да.

   С лица Варрона на Фронтона смотрели глаза Марции.  Если  он  откажется, Варрону не останется ничего иного, как  предложить  командование  Требону, любимцу армии. Неужели же самому отдать в руки человека,  которого  он  не выносит, столь горячо желанный пост? Искушение терзало его. Еще  мгновение - и он протянул бы руку Варрону и сказал бы: да, да, да. Но  точно  путами связали  его  глубоко  укоренившийся  страх  перед  возможностью  лишиться обеспеченности, солдатское обостренное чутье к опасности.  Он  скрылся  за своим валом.

   - Благодарю вас, мой Варрон, - ответил он. - Не сочтите это  за  пустые слова, если я скажу вам, что ваше доверие служит для меня  доказательством высокой оценки моей личности и что мне очень тяжело отказаться  от  вашего предложения. Но, видите ли, я - так уж оно есть - солдат.  Мне  нужны  мои пятьдесят один процент уверенности в завтрашнем дне. Я люблю и уважаю вас, ваша политика и ваше мужество увлекают меня. Но я не принесу вам в  жертву моей уверенности. Большего, чем доброжелательный  нейтралитет,  я  обещать вам не могу.

   - Очень жаль, мой Фронтон, - сказал Варрон угасшим голосом, - что вы не присоединяетесь к нам.

   - Да, жаль, - ответил Фронтон.

   Они сидели в одном из прекрасных покоев царского дворца в Самосате. Оба были несколько вялы, утомлены и глядели прямо перед собой.

   - Вы нанесете визит царю Филиппу?  -  спросил  спустя  несколько  минут Варрон, с огромным усилием меняя тему разговора.

   - При всем желании я не мог бы этого сделать, - ответил Фронтон. - Я  - римский офицер, и к мятежнику могу относиться только как к врагу. Я явился сюда, чтобы договориться с капитаном Требоном.  О  нашей  с  вами  встрече никто не должен знать. Я не имел права вас видеть, мой Варрон.

   - Боюсь, -  печально  сказал  Варрон,  -  что,  несмотря  на  всю  вашу находчивость, вам придется,  поскольку  вы  к  нам  не  примкнули,  вскоре вернуться в Антиохию.

   Фронтон оживился.

   - И не подумаю, - ответил он.  -  Мои  симпатии  к  вашему  делу  будут подсказывать мне все новые и новые доводы  в  пользу  моего  пребывания  в Эдессе. Пока сохранится хотя бы искорка надежды на торжество вашего  дела, я вас не покину. Я вам друг, Варрон. Верьте мне, прошу вас.

   - Спасибо, - откликнулся Варрон.

   Оба перевидали на своем веку много людей и много судеб  и  привыкли  не верить словам - ни чужим, ни даже собственным, но на этот раз и  Варрон  и Фронтон почувствовали, что оба они искренни.

   - Кому же мне поручить командование, если вы отказываетесь принять его? - размышлял вслух Варрон.

   - Требону, разумеется, - сделав над собой усилие, посоветовал  Фронтон. - Малый этот мне, пожалуй, еще противнее, чем вам.  Кроме  того,  он  меня терпеть не может. И, конечно, получив власть, постарается насолить мне. Но при создавшемся  положении  он  -  наиболее  подходящая  кандидатура.  Как офицер, как политик и как друг,  я  советую  вам  предложить  командование Требону.

12. РОДСТВЕННЫЕ ДУШИ

   Несколько дней спустя после этого разговора Нерон с  большой  пышностью переехал из Эдессы в  Самосату.  Он  освободил  царя  Филиппа  из-под  его почетного ареста, обнял,  его,  назвал  братом.  Затем,  после  длительной беседы с Варроном, приказал первым вызвать к себе Требона.

   Популярный капитан провел несколько неприятных дней. Появление Фронтона в  Самосате  было  совершенно  некстати.  Что  нужно  было   здесь   этому изнеженному жеребцу? Он, Требон, своими руками сотворил императора Нерона, а теперь этот Фронтон, - потому  только,  что  он  родился  второразрядным аристократом и носит чин полковника, - выхватит у него из-под носа  жирный кусок? Последние несколько дней с их  ожиданием  перемен  и  новых  бурных событий сделали сухую  гарнизонную  службу  окончательно  невыносимой  для Требона. Вновь, как в юности, испытывает он  необузданную  жажду  больших, опасных приключений. С орлами Нерона мечтает он пройти далеко на Восток, а может быть, и на Запад,  если  прикажет  Нерон,  стремящийся  проделать  в обратном направлении путь Александра. Но он не пойдет на это дело  в  роли младшего офицера, он хочет, чтобы его поставили на подобающую  высоту,  он хочет быть первым, вождем. Он знает, что все это не несбыточные мечты, что единственный соперник, который может быть опасен, - это  Фронтон.  Правда, его несколько успокоило  посещение  Фронтона;  тот,  видимо,  считал  себя офицером Тита, и только. Но это может быть уловкой. Ведь он, Требон,  тоже еще не открыл своих карт. Как только Фронтон ушел от него,  он  на  минуту подумал - сейчас же открыто  перейти  на  сторону  Нерона  и  без  дальних проволочек взять да арестовать  этого  белоручку,  этого  полковника,  как врага императора, как лазутчика,  подосланного  узурпатором  Титом.  Но  в следующую минуту  снова  побеждает  дисциплина,  невольная  почтительность капитана к образованному, властному  начальнику;  Требон  не  отваживается действовать против Фронтона так грубо и прямолинейно.

   То, что Нерон приказал вызвать Требона к себе первым, польстило,  после пережитых сомнений и тревог, его  самолюбию.  Он  понял,  что  ему  готовы предоставить  то,  на  что  он  вправе  претендовать.  Неуверенность   его мгновенно обратилась в высокомерие и наглость.  Прекрасно,  он  поладит  с человеком из Эдессы. Но он знает себе цену и даст понять этому Нерону, что он, знаменитый капитан Требон, - великий воин, а  тот,  несмотря  на  весь свой пурпур, всего лишь раб Теренций.

   И он явился во всем блеске своих многочисленных знаков отличия,  шумный и великолепный. Нерон сидел в кресле, когда Требон со звоном  и  бряцанием вошел в покой. Кресло было, как всякое другое, а Нерон, несмотря на  очень широкую  пурпурную  кайму  на  своей  императорской  мантии,  одет  был  с подчеркнутой скромностью, и все-таки это был он  -  спокойный,  надменный, слегка скучающий, он произвел на вошедшего с такой помпой Требона в высшей степени величественное впечатление. Хотя кресло было и очень обыкновенным, но он не сидел в нем, он восседал, словно на троне, и Требон  был  глубоко поражен видом  этого  человека  и  его  манерой  держаться.  Императорские почести, которые воздал ему Требон, не  были  пустым  жестом.  Выросший  в казарме и в лагерях, капитан  был  поражен  уверенностью,  с  какой  носил сидящий в кресле человек атрибуты власти, - и, солдат до мозга костей,  он автоматически  повиновался  этой  повелевающей  силе.  При  всем  том  он, конечно, сознавал, что человек этот не подлинный Нерон, но как раз то, что он им не был и все же с таким императорским видом  сидел  в  этом  кресле, импонировало ему. Восседавший, словно на  троне,  человек  вызывал  в  нем солдатскую  готовность  повиноваться,  восхищение   и   какое-то   чувство воровского сговора,  сообщничества,  добровольного  подчинения  разбойника своему атаману.

   Восседавший на троне тотчас  же  учуял,  что  явился  истинный  друг  и почитатель. Горшечник Теренций, будучи маленьким человеком, всегда тянулся к вышестоящим, но свободно, по-свойски чувствовал себя только с равными. И он мгновенно почувствовал  к  капитану  Требону  влечение  простолюдина  к простолюдину. Этот Нерон, этот император, которого чернь всюду встречала с ликованием, ощутил  что-то  родственное  в  любимце  армии,  в  популярном капитане Требоне. Он был благодарен Варрону за то,  что  Варрон  остановил свой  выбор  именно  на  этом   человеке,   предназначив   его   на   пост главнокомандующего.

   Требон решил было  держать  себя  с  Теренцием  запанибрата,  дать  ему понять, что, соглашаясь поддержать его, он оказывает ему благодеяние. Но в том-то и суть, что человек, сидевший напротив  него  и  время  от  времени свысока и со скучающим видом взглядывавший на него сквозь свой смарагд, не был горшечник Теренций. И когда этот человек объявил ему,  что  производит его в генералы и вручает ему  высшее  командование  над  своими  войсками, Требон почувствовал себя вознесенным на  такую  высоту,  так  незаслуженно облагодетельствованным, точно  подлинный  Нерон,  во  всемогуществе  своей власти, вверяет ему свои армии. Глубокой, блаженной преданностью наполняло его сознание, что  он  призван  завоевать  для  этого  человека  власть  и положить эту власть к его ногам. Фигура властелина, сидевшего в  кресле  и свысока, с несколько скучающим видом оглядывавшего  его,  Требона,  сквозь свой смарагд, так незабываемо запечатлелась в его душе,  как  самые  яркие образы и переживания его юности.
[1] [2] [3] [4]