Г. Большевики и левые эсеры (Октябрь 1917 - июль 1918) (1)

В крестьянском вопросе партия большевиков не хотела брать на себя каких-либо четких обязательств. В этом смысле Ленин в 1905 году ничем не отличался от Ленина в 1917: "Мы стоим за конфискацию, мы уже заявили это, -писал Ленин на рубеже 1905--1906 годов. -- Но кому посоветуем мы отдать конфискованные земли? Тут мы не связали себе рук и никогда не свяжем... не обещаем уравнительного раздела, "социализации" и т.п., а говорим: там мы еще поборемся..."7 В октябре 1917г. Ленин также был категорически против того, чтобы вносить в аграрную программу "чрезмерную детализацию", которая "может даже повредить, связав нам руки в частностях".8 Но и игнорировать крестьянский вопрос и русскую деревню большевики не могли. Для победы "пролетарской революции" в городе и во всей стране

большевикам была необходима гражданская война в деревне. И Ленин очень боялся, что "крестьяне отнимут землю [у помещиков], а борьбы между деревенским пролетариатом и зажиточным крестьянством не вспыхнет". Ленин, таким образом, уловил не только сходство ситуаций 1905 и 1917 годов, но и различие их: "Повторить теперь то, что мы говорили в 1905 г., и не говорить о борьбе классов в деревне -- есть измена пролетарскому делу... Надо соединить требование взять землю сейчас же с пропагандой создания Советов батрацких депутатов".9

С апреля по октябрь 1917 г. тактика большевиков в отношении крестьянства и эсеровской аграрной программы неоднократно менялась. Так, в аграрной резолюции конференции большевиков содержалось предложение добиваться образования "из каждого помещичьего имения достаточно крупного хозяйства".10 Месяцем позже, выступая на Первом Всероссийском съезде Советов крестьянских депутатов, Ленин от имени партии большевиков рекомендовал,

"чтобы из каждого крупного хозяйства, из каждой, например, помещичьей экономии крупнейшей, которых в России 30000, образованы были, по возможности скорее, образцовые хозяйства для общей обработки их совместно с сельскохозяйственными рабочими и учеными агрономами, при употреблении на это дело помещичьего скота, орудий и т.д."11

Между тем, Первый съезд Крестьянских Советов не был таким уж радикальным. Из 1 115 делегатов эсеров было 537, социал-демократов -- 103, народных социалиста -- 4, трудовиков -- 6. На съезд не было избрано ни одного большевика, при том что 136 делегатов объявили себя беспартийными, а 329 принадлежали к партиям несоциалистическим, т.е. "правее" эсеров и энесов.12 Как бы Ленину ни хотелось обратного, крестьяне стояли за уравнительный раздел помещичьих земель, но не за уравнительный раздел земель вообще. В наказе крестьянского съезда Первой армии так и говорилось: "...Пользование землей должно быть уравнительно-трудовым, т.е. каждый хозяин получает столько земли, сколько он может обработать лично с семьей, но не ниже потребительской нормы..."13 Эти крестьянские настроения были

подтверждены и публикацией в августе 1917 г. сводного крестьянского наказа, составленного из 242 крестьянских наказов, привезенных на съезд в мае эсеровскими крестьянскими делегатами. Эти наказы были, безусловно, "левее" наказов беспартийных крестьян или делегатов несоциалистических партий, но даже согласно сводному эсеровскому наказу крестьяне соглашались оставить неразделенными лишь несколько высококультурных бывших помещичьих хозяйств, но не более того.14 И Ленин вскоре после съезда и публикации наказа ретировался, немедленно изменил тактику. Он решил принять программу эсеров целиком и полностью, переманить крестьян на свою сторону, по крайней мере раздробить их, лишить ПСР опоры в деревне и затем, укрепив блок с левыми эсерами благодаря принятию эсеровской аграрной программы, лишить партию эсеров еще и ее левоэсеровских функционеров-практиков в деревне. Тем же целям должно было служить усиление большевистской пропаганды среди крестьян. Ленин требовал теперь "всю агитацию в народе... перестроить так, чтобы выяснить полную безнадежность получения земли крестьянами, пока не свергнута власть, пока не разоблачены и не лишены народного доверия партии эсеров и меньшевиков".15 В конце августа Ленин уверяет крестьян, что только партия большевиков "может на деле выполнить ту программу крестьянской бедноты, которая изложена в 242 наказах".16

Здесь, однако, проступал и новый момент. Ленин незаметно подменил "крестьян" -- "крестьянской беднотой", т.е. "сельским пролетариатом". Подкрепляя поздним числом демагогическое ленинское заявление, советский историк Гусев пишет: "Таким образом, можно считать, что около 80% крестьянских хозяйств представляли собой пролетариев или полупролетариев".17 Но это заявление Гусева совершенно безосновательно, а цифра в 80% откровенно фальсифицирована. Абсолютное большинство российских крестьянских хозяйств относилось к числу "кулацких" и "середняцких", причем последние преобладали.

Подготавливая мосты для будущего отступления большевистской партии от ранее принятых на себя обязательств, Ленин стал вычитывать в эсеровском крестьянском наказе то, чего там

никогда не было. Так, Ленин указал на якобы имеющееся в наказе желание "крестьянской бедноты" безвозмездно отменить частную собственность "на землю всех видов, вплоть до крестьянских". Заявление Ленина, разумеется, противоречило и резолюциям Первого Всероссийского съезда Советов крестьянских депутатов, и самому наказу.18 Но Ленина это не смущало. Под "уравнительным землепользованием" он также стал понимать нечто отличное от того, что понимали под этим крестьяне и даже эсеры. В апреле 1917 г. на Всероссийской партийной конференции большевиков Ленин говорил, что "уравнительное землепользование" крестьяне "понимают как отнятие земли у помещиков, но не как уравнение отдельных хозяев".19 Впрочем, в августе Ленин охарактеризовал сводный эсеровский крестьянский наказ как "программу крестьянской бедноты", желающей "оставить у себя мелкое хозяйство, уравнительно его нормировать, периодически снова уравнивать... Пусть, -- продолжал Ленин. -- Из-за этого ни один разумный социалист не разойдется с крестьянской беднотой".20 Но разойтись с "крестьянской беднотой" Ленин, конечно же, был готов. Он упрямо и методично подготавливал базу будущей гражданской войны в деревне, вернее -теоретическое оправдание необходимости подобной войны. Он ни в чем не собирался всерьез отходить от позиции, сформулированной им еще в 1905 году: "Вместе с крестьянами-хозяевами против помещиков и помещичьего государства, вместе с городским пролетарием против всей буржуазии, против всех крестьян-хозяев. Вот лозунг сознательного деревенского пролетариата".21 В отличие от эсеров, которые видели в деревне лишь два противоборствующих лагеря -- помещиков и крестьян, большевики выделяли из крестьян еще одну группу: деревенскую бедноту. Но, как всегда, когда этого требовали тактические соображения, большевики кооперировались с "левым" крылом для уничтожения "правого". В данном случае нужно было поддержать крестьян в борьбе с помещиками, чтобы после того, как будет уничтожена помещичья собственность, расправиться с крестьянами, поддержав требования "деревенской бедноты". С этой целью большевики временно отказались от лозунга превращения каждого помещичьего имения в государственное хозяйство. В то же время Ленин старался больше не

упоминать об уравнительном землепользовании. Так, в написанном в начале октября, но не опубликованном тогда воззвании "К рабочим, крестьянам и солдатам" говорилось только, что "если власть будет у Советов, то немедленно помещичьи земли будут объявлены владением и достоянием всего народа".22 Формулировка, конечно же, была чисто эсеровской. В работе "К пересмотру партийной программы" Ленин также не касался вопроса об уравнительном разделе земли, равно как и вопроса о преобразовании помещичьих имений в общественно-государственные хозяйства. Однако пункт о национализации земли был Лениным в работу включен,23 хотя о том, что делать с национализированной землей, не говорилось ни слова. Это странное замалчивание столь важного для большевиков вопроса обратило на себя внимание многих. Уже после переворота В. Мещеряков в помещенной в нескольких номерах "Правды" статье "Марксизм и социализация земли" отметил эту многозначительную особенность аграрной программы большевиков:

"Как поступить с национализированной, обобществленной государственной землей? Программа национализации у большевиков совсем не давала ответа на этот вопрос, откладывая его на время после захвата земель, после победы революции, после национализации земли... Ни в проекте национализации, предложенном большевиками Стокгольмскому съезду рабочей партии (1906 г.), ни в программе национализации, принятой на конференции партии в апреле 1917 г., ни в обширной литературе по этому вопросу -- ни разу никто из сторонников национализации в среде марксистов на затрагивал этого вопроса, не предлагал каких-либо решений".24

Чем ближе к перевороту, тем сильнее и сильнее видоизменял Ленин первоначальные крестьянские требования. Так, в написанной за пять дней до октябрьского мятежа и опубликованной 24 октября статье "Новый обман крестьян партией эсеров" Ленин "пересказал" требования крестьян следующим образом:

"Крестьяне требуют отмены права частной собственности на землю; обращения всей частновладельческой и т. д. земли в всенародное достояние безвозмездно; превращения

земельных участков с высококультурными хозяйствами (сады, плантации и пр.) в "показательные участки"; передачи их в "исключительное пользование государства и общин"; конфискации "всего хозяйственного инвентаря, живого и мертвого" и т.д. Так выражены требования крестьян, точно и ясно, на основании 242-х местных наказов, самими крестьянами данных".25 Но, во-первых, речь шла о наказах "эсеровских" крестьян, а не о крестьянах вообще. Во-вторых, даже в эсеровских наказах не было изложенных Лениным требований. По существу Ленин очень тонко и завуалированно завел речь о национализации. Но в солдатской и крестьянской среде господствовала "идея "уравнительного землевладения" по потребительско-трудовой норме распределения, а не грабительская ленинская идея "национализации".26

Однако Ленин был слишком прагматичен для того, чтобы воздействовать на крестьян одними газетными статьями. Перед ним стояла двуединая задача проникновения в деревню для завоевания там позиций и ослабления эсеровской партии как политической силы, пользующейся в деревне существенным влиянием. Но для проникновения в деревню нужно было перетянуть на свою сторону часть активных деятелей крестьянских Советов, а среди них были и эсеры. Вот здесь и помогло большевикам левое крыло эсеровской партии.

Блок с левым крылом ПСР был в тот момент для Ленина естественным и единственно возможным шагом. Для союза существовал и реальный фундамент. Месяцами перманентной борьбы с большинством своей партии левые эсеры доказали свою приверженность к догматическому радикальному социализму. Принятие большевиками эсеровской аграрной программы, без которой большевистское правительство не смогло бы функционировать, и согласие левых эсеров, в случае принятия большевиками эсеровской аграрной программы, во всех вопросах следовать программе большевиков были, как тогда всем казалось, залогом успешного союза. Левоэсеровские партийные кадры в сельских Советах и большевистские партийные деятели в Советах городских естественно дополняли друг друга.

В мае 1917 г. во время выборов в районные Думы Петрограда большевистско-левоэсеровский союз дал первые практические результаты: в Невском районе большевики вступили в блок с левыми эсерами-интернационалистами. Именно с мая 1917 г. и начался открытый отход левого крыла от основного ядра ПСР. В этом месяце, незадолго до Третьего съезда партии эсеров, один из будущих лидеров ПЛСР В. Трутовский заявил, что среди членов эсеровской партии многие, "называя себя и социалистами, и революционерами", на деле не являются ни теми, ни другими.27 Это заявление Трутовского, опубликованное в печати, стало вызовом всей ПСР, справедливо считавшей себя партией социалистической и революционной. Непосредственный партийный раскол начался.

На Третьем съезде ПСР, проходившем в конце мая -- начале июня 1917 г., левое крыло партии, насчитывавшее 42 человека, образовало свою фракцию и выступило с резолюцией, отвергнутой в конце концов съездом. Примерно с этого момента левые эсеры, формально оставаясь членами эсеровской партии, стали занимать по ряду вопросов позицию, отличную от директив и установок своего ЦК, и проводить собственную политическую линию. В ответ на это руководство партии эсеров запретило левым социалистам-революционерам выступать от имени ПСР с критикой решений Третьего съезда партии. Но никаких реальных последствий это постановление не имело. Зато левые эсеры несколько позже приняли решение, "не порывая организационной связи с партией, определенно и твердо отграничиться от политики, усвоенной руководящим большинством". Левые обвинили ЦК партии эсеров в отклонении от программы и "традиционной тактики" и в перемещении "центра опоры партии на слои населения, по классовому характеру своему или уровню сознательности не могущие быть действительной поддержкой политики истинного революционного социализма". В заявлении также указывалось, что левое крыло оставляет за собой право на "полную свободу выступлений в духе указанных выше положений". Заявление было подписано организационным бюро левого крыла эсеров, избранным фракцией левых социалистов-революционеров на Третьем съезде, а также фракциями левых эсеров во ВЦИКах Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.28

В августе фракция левых эсеров в ПСР добилась того, что стала считаться легальной. И уже 10 сентября, на Седьмой Петроградской губернской конференции ПСР, левые эсеры подвергли резкой критике работу ЦК эсеровской партии, а при перевыборах губернского комитета, вследствие растущего радикализма петроградских эсеров, получили большинство голосов. Левые стали доминировать теперь в целом ряде организаций: петроградской, воронежской и гельсингфорсской, причем в петроградской организации эсеров из 45 тыс. человек за левыми шло примерно 40 тысяч.29 В Петрограде, таким образом, за левыми эсерами стояла реальная сила.

Поражений у левых эсеров в те дни почти не было, если не считать того факта, что они вынуждены были уйти из редакции эсеровской газеты "Земля и воля". Но и здесь они взяли реванш, добившись в сентябре переизбрания редакции газеты "Знамя труда", ставшей с того времени их органом.30 Усиливая свою критику в отношении ПСР, на Всесоюзном демократическом совещании социалистических партий, советов профсоюзов, земств, торгово-промышленных кругов и воинских частей, проходившем в цитадели левых эсеров -- Петрограде -- с 14 по 22 сентября 1917 г., левые выступили против коалиции с кадетами, внеся этим раскол в ряды социалистов. А в эсеровской фракции Предпарламента -- Временного Совета республики, созданного Демократическим совещанием -- левые эсеры объявили политику ПСР предательской и покинули заседание. Критика велась в основном по трем вопросам: об отношении к войне, об аграрной политике и о власти.

Еще на Третьем съезде ПСР левые эсеры требовали "немедленно порвать гражданский мир со всей буржуазией".31 Они также высказались против подготовки наступления на фронте и за публикацию секретных договоров, заключенных царским правительством со странами Антанты. Но несмотря на это ЦК ПСР, будучи не заинтересован в партийном расколе, продолжал считать левых эсеров членами единой эсеровской партии.

Левые эсеры, однако, все ближе и ближе смыкались с большевиками. Они согласились в принципе с идеей разгона Временного правительства и уже накануне октябрьского переворота вошли

в Бюро Военно-Революционного Комитета, где работали, по свидетельству Троцкого, "прекрасно".32 Между тем этот факт был отнюдь не мелкого значения. ВРК был создан в Петрограде для практической деятельности по организации переворота, хотя открыто заявлялось, что ВРК образуется для организации обороны Петрограда против немцев. Вот в этот организационный центр переворота и вошли левые эсеры, причем левый эсер П.Е. Лазимир стал первым председателем ВРК.33
[1] [2] [3] [4]