Воспоминания о Корнее Чуковском (2)
[1] [2] [3] [4]1975
С. Богданович
В ТЕ БАСНОСЛОВНЫЕ ГОДА
Первое знакомство
Летом 1908 года мы жили на даче в Куоккале. Начало лета было холодное, дождливое.
Помню хмурый вечер. Мы, все четверо детей, сидим в столовой и ждем маму. Она уехала в город, в редакцию. Не по-весеннему темно, и над большим обеденным столом горит висячая керосиновая лампа. Старшая сестра Шура уткнула нос в книгу. Володя, младший брат, возит по полу свой паровозик, и пыхтит, и свистит за него. А мне скучно.
- Оленька, почитай нам, - пристаю я к нашей няне, - пожалуйста, почитай!
- Некогда мне, - отмахивается Оля и уходит в соседнюю комнату топить печку.
Поскорей бы мама приехала!
Наконец! Топот ног по крылечку, звонкий, веселый мамин голос - с кем это она разговаривает?
Мы все устремляемся к двери. Мама входит, румяная, оживленная, в своем красивом темно-зеленом костюме и большой шляпе с цветами, а за ней высокий незнакомый человек.
Мама разом обнимает нас, всех четверых.
- Все мои, - говорит она, с веселой гордостью поглядывая на гостя, эти уже большие, - указывает она на нас с Шурой (Шуре было девять лет, а мне семь), - а это еще мелюзга. - И она кладет руки на светлые стриженые головы Володи и Танюши - младшей сестры.
Наш новый знакомый наклоняется к нам, пристально разглядывая, и каждому пожимает руку.
- Это Шура, Соня, Таня, Володя, - представляет нас мама.
- А меня зовут Корней Иванович, - говорит он высоким, ясным голосом.
Я смотрю на него во все глаза. Он такой длинный, прямо под потолок, и очень тонкий. И какой-то он необыкновенный, не такой, как все. Без бороды, а ведь все "взрослые" бородатые. У него только усы маленькие. Зато нос большой. Интересный нос - так и хочется его потрогать. Ему этот нос очень подходит. И потом, наверное, он веселый. Вот глаза какие хитрые, и губы тоже большие, толстые, чуть морщатся, вздрагивают - вот-вот засмеется.
А К. И. немного нагнулся, вытянул очень длинные руки, подхватил Володю, посадил на плечо и запрыгал вокруг стола.
Когда мелюзгу увели спать, К. И. взял лежавший на столе томик А. Толстого и, перелистывая книгу, спрашивал:
- "Алешу" читали? А "Илью"? А "Курбского"? - Все эти вещи мы уже знали. - А "Дракона"?
- Нет, конечно, - сказала мама, - они не поймут.
- Ну, так я им прочту, - решил К. И.
Потом он часто читал нам стихи, и всегда читал прекрасно. Но этот первый раз особенно запомнился.
Его веселый, высокий голос звучал таинственно и зловеще, подчеркивая торжественно-тяжелый ритм толстовских терцин. Это было страшно и восхитительно.
Вот на гребне огромной скалы возникла не то крепостная стена, не то изваяние чудовища. И неотвратимое свершилось: от удара камня, брошенного дерзкой рукой, чудовище ожило...
[1] [2] [3] [4]