Стихотворения и поэмы (основное собрание) (29)

пчелы, осы, стрекозы.

Духота. Даже тень на стене, уж на что слаба,

повторяет движенье руки, утирающей пот со лба.

Запах старого тела острей, чем его очертанья. Трезвость

мысли снижается. Мозг в суповой кости

тает. И некому навести

взгляда на резкость.

VIII

Сохрани на холодные времена

эти слова, на времена тревоги!

Человек выживает, как фиш на песке: она

уползает в кусты и, встав на кривые ноги,

уходит, как от пера -- строка,

в недра материка.

Есть крылатые львы, женогрудые сфинксы. Плюс

ангелы в белом и нимфы моря.

Для того, на чьи плечи ложится груз

темноты, жары и -- сказать ли -- горя,

они разбегающихся милей

от брошенных слов нулей.

Даже то пространство, где негде сесть,

как звезда в эфире, приходит в ветхость.

Но пока существует обувь, есть

то, где можно стоять, поверхность,

суша. И внемлют ее пески

тихой песне трески:

"Время больше пространства. Пространство -- вещь.

Время же, в сущности, мысль о вещи.

Жизнь -- форма времени. Карп и лещ -

сгустки его. И товар похлеще -

сгустки. Включая волну и твердь

суши. Включая смерть.

Иногда в том хаосе, в свалке дней,

возникает звук, раздается слово.

То ли "любить", то ли просто "эй".

Но пока разобрать успеваю, снова

все сменяется рябью слепых полос,

как от твоих волос".

IX

Человек размышляет о собственной жизни, как ночь о лампе.

Мысль выходит в определенный момент за рамки

одного из двух полушарий мозга

и сползает, как одеяло, прочь,

обнажая неведомо что, точно локоть; ночь,

безусловно, громоздка,

но не столь бесконечна, чтоб точно хватить на оба.

Понемногу африка мозга, его европа,

азия мозга, а также другие капли

в обитаемом море, осью скрипя сухой,

обращаются мятой своей щекой

к элекрической цапле.

Чу, смотри: Алладин произносит "сезам" -- перед ним золотая груда,
[1] [2] [3] [4]