МЕЖДУ ДВУМЯ ДАТАМИ

Случалось, что ни обыски, ни угрозы не приводили ни к чему: хозяин своевременно позаботился о том, чтобы спрятать свое имущество. Тогда мы прибегали к испытанному средству: арестовывали кого-либо из членов его семьи и держали до тех пор, пока родные не приносили требуемую сумму.

Арестованных проводили через проходные дворы и по крышам, чтобы после выхода на свободу они не смогли указать, где находится тюрьма. А саму улицу Мила они вообще не видели, ибо не доходя до нее, мы завязывали арестованным глаза. Чтобы дезориентировать арестованных, мы водили их в тюрьму и освобождали преимущественно ночью.

Условия в тюрьме были вполне сносные. Арестанты получали пищу и постель. "Общество" было смешанное. В тюрьме сидели не только уклонившиеся от уплаты сборов, но и грабители, которых держали до тех пор, пока не добивались от них сведений об их сообщниках. Там сидели и подозреваемые в сотрудничестве с гестапо до выяснения их вины. Тюрьму сторожила днем и ночью наша вооруженная вахта.

Допрашивал арестантов на ул. Мила, 2, Лютек Ротблат. Материалы следствия он передавал командованию, которое и решало судьбу задержанных.

Такого рода аппарат, состоявший из комитета по делам финансов, отделений сбора денег, заключений и следствий, существовал и в районе предприятий Тебенс-Шульц.

С особой суровостью относились мы к еврейской полиции, обложив ее самыми высокими налогами. Полицейские были наиболее богатыми обитателями гетто: они действовали заодно с немцами, грабя еврейское имущество во время акций. Был случай, когда мы расстреляли полицейского, оказавшего сопротивление нашей группе сборщиков налогов. На совести этого типа была не одна еврейская жизнь, и потому наказание было вполне заслуженным.

Этот случай так напугал полицейских, что некоторые из них со страху сами стали просить взять у них пожертвования в пользу нашей боевой организации.

Меры, предпринимаемые нами для обеспечения необходимых средств на покупку оружия, сочетались с поисками мест, где можно купить это оружие. В конце концов мы нашли их.

На "арийской стороне" поляки-торговцы оружием пронюхали, что гетто стало отличным рынком сбыта их товара, и изо дня в день в гетто приносили все больше и больше оружия. Евреи также взялись за это дело: они покупали оружие у поляков и перепродавали его в гетто. Боевая организация была самым крупным покупателем оружия. Но кроме нас оружие покупали и другие евреи гетто: кто для торговли, кто для самозащиты, если немцы обнаружат их укрытие.

Чем больше становилось покупателей, тем выше поднимались цены. Пистолет стоил 12.000 злотых, потом цена поднялась до 15.000 и выше.

Граната стоила 1000-1500 злотых. В разгар торговли оружием на черном рынке появились винтовки, которые стоили от 20 до 25 тысяч злотых.

Черный рынок процветал, и мы получили возможность, несмотря на высокие цены, обеспечить организацию оружием.

За короткое время каждый член организации получил личное оружие. Постепенно положение улучшалось: мы увеличили свою "покупательную" способность, и иногда получали также помощь от польского подполья.

Теперь у каждого из нас был не только пистолет, но и винтовка и гранаты.

Наша организация расширялась, и мы ставили перед собой все новые и новые задачи. Одной из важных операций была организация производства бомб. Испытание первой бомбы дало хорошие результаты.

Как-то утром все гетто было напугано взрывом: думали, что немцы обстреливают гетто. Началась паника, евреи бросились в укрытия.

И только немногие в гетто знали, что происходит.

У нас уже была своя оружейная мастерская, которая выпускала немало продукции. Наши бомбы были примитивными, но оригинальной конструкции и довольно большой мощности. Немцы позднее удивлялись тому, что мы смогли делать их. Мы также готовили бутылки с зажигательной смесью для борьбы с танками.

Не предполагая, что немцы собираются сжечь все гетто, мы готовили зажигательную смесь, чтобы, отступая, сжигать дома, имущество, ничего не оставляя немцам.

Сырье для оружейной мастерской мы добывали тоже с помощью поляков-подпольщиков на арийской стороне.

Три месяца, отделявшие первое восстание от второго, были для еврейских бойцов месяцами интенсивной деятельности. Много энергии было затрачено на организацию отрядов и приобретение оружия, но еще больше на то, чтобы стать фактически властью в гетто. Евреи все с большим доверием прислушивались к нашим словам. Наша пропаганда пустила корни.

Мы сумели убедить большинство евреев, работавших на фабриках, отказаться от их первоначального решения явиться на сборный пункт для отправки в лагеря. Безвыходность положения мешала простому еврею мыслить нашими категориями и думать о борьбе. Он предпочитал жизнь в лагере, пусть не надолго, немедленной гибели в Варшаве. Наше влияние сказалось в том, что к сроку, назначенному немцами, явилось лишь несколько десятков рабочих фабрик Тебенс-Шульц, да и из них часть привезли силой.

Из четырех тысяч рабочих щеточных мастерских для отправки в лагерь явилось лишь около двадцати. Немцы объявили день явки - днем ликвидации мастерской, но видя, что евреи не идут добровольно к месту сбора, и боясь столкновения с боевой организацией, отменили свое решение. За день до срока, назначенного для явки рабочих мебельной мастерской Гальмана, мы подожгли мастерскую, склады с готовой продукцией, сырьем и машинами, подготовленными немцами для отправки. Немцы не решились вывезти ни одного еврея из этой мастерской.

Немцы уже почувствовали силу нашей организации. Так, например, евреев, которых они сумели все же собрать для перевозки в лагеря, они уже не везли короткой дорогой к Умшлагплац, а выводили на арийскую сторону и оттуда окружным путем доставляли к Умшлагплацу. И все это они делали лишь потому, что боялись еврейских боевых групп, которые, как стало известно немцам, подстерегают колонны, чтобы отбить захваченных немцами евреев.

Наша организация выпустила листовку, в которой призывала еврейских рабочих не идти в лагеря, а если немцы попытаются вывезти их силой, то старикам отправиться в убежища, а молодым подняться на борьбу, ибо в Травниках и в Понятове всех ждет та же участь, что и в Треблинке.

Немецкий уполномоченный выпустил контр-листовку, в которой вступил с нами в дискуссию. В листовке говорилось, что только он - Тебенс - является истинным защитником еврейского населения и что в лагерях евреи спокойно переживут войну. С другой стороны - утверждалось там - боевая организация лишь предает интересы евреев, подстрекая их к сопротивлению и борьбе, в которой они неминуемо погибнут.

Мы срывали эти листовки со стен и уничтожали их. Но они сильно подняли престиж нашей организации. Тот факт, что немцы вступили с нами в полемику, подтверждал нашу силу.

Мы продолжали начатую еще до восстания чистку гетто, чтобы не допустить никакого сотрудничества с немцами.
[1] [2] [3] [4]