ГЛАВА 13 (1)

Вскоре после того, как Рёдль и Валленберг были переведены из своей камеры, Валленберга вызвали на допрос. После допроса Валленберг отстучал Ренсингхоффу, что допрашивавший его комиссар назвал дело Валленберга «политическим» и заявил, что Валленберг должен доказать свою невиновность.

Согласно Ренсингхоффу, комиссар НКВД сказал Валленбергу, что «самое лучшее доказательство вины Валленберга — это тот факт, что ни шведское посольство в Москве, ни шведское правительство ничего для него не сделали». Валленберг просил, чтобы его связали со шведским посольством или с организацией Красного Креста или чтобы ему, по крайней мере, разрешили написать по одному из этих адресов, но ему отказали. «Вы никому не нужны, — заявил комиссар. — Если бы шведское правительство или посольство вами интересовались, они бы давным-давно с нами связались».

Были ли слова следователя элементом «обработки», или же он знал, что шведское посольство списало Валленберга как погибшего, выяснить невозможно. Во всяком случае, воздействие такого замечания на душевное состояние заключенного должно было оказаться губительным.

Согласно Ренсингхоффу, Валленберг во время другого допроса спросил следователя, состоится ли над ним суд, и ему ответили, что «по политическим причинам его никогда не будут судить». В последний раз Валленберг связался с Ренсингхоффом, насколько последний помнил, осенью 1946 года и кратко сообщил: «Нас отсюда забирают». Вслед за этим последовали звуки, похожие на удары кулака по стене, после чего Валленберга и его сокамерника, по-видимому, увели.

Вилли Бергеман, еще один бывший служащий германского посольства в Бухаресте. Он находился в камере №202 в Лефортово с сентября 1946 года по май 1948-го. В соседней с ним камере №203 сидели Валленберг и Рёдль. Бергеман показал, что общался с ними при помощи перестукивания, пока их обоих не перевели в другую камеру, что, как он думает, произошло между мартом и маем 1947 года. «Валленберг перестукивался мастерски, — вспоминал Бергеман. — Он отстукивал сообщения на прекрасном немецком языке. Когда он хотел обратиться к нам, он всегда стучал пять раз подряд перед тем, как начать».

Из сокамерников Валленберга вышел из ГУЛАГа и смог рассказать о нем только один человек; из тех, кто сидел с его шофером Лангфельдером, домой вернулось трое.

Хорст Кичман, полковник вермахта, взятый в плен в мае 1945 года. Он сообщил, что Лангфельдер присоединился к нему в камере №105 в Лефортово в ноябре 1945 года и сидел с ним, пока Кичман не был переведен оттуда в начале декабря. В своих показаниях, данных вскоре после освобождения в середине 1955 года, Кичман описывает Лангфельдера как «хорошо сложенного мужчину ростом около 172 сантиметров с рыжевато-белокурыми волосами и носом с горбинкой. Ему было где-то от тридцати до тридцати пяти лет. Я помню, Лангфельдер говорил мне о своей тете, владеющей одним из самых больших в Будапеште мукомольных предприятий… От Лангфельдера я впервые узнал о шведском дипломате Валленберге».

Подобно всем, вступавшим в прямой контакт с Лангфельдером или Валленбергом или слышавшим о них от других заключенных, Кичмана вызывали на допрос 27 июля 1947 года, в точности как Рихтера. «Они попросили меня назвать всех, с кем я сидел в одной камере. Когда я упомянул имя Лангфельдера, они спросили, что он мне рассказывал. После того как я пересказал от него услышанное, допрашивавший полковник НКВД спросил, кому я рассказывал о Лангфельдере». После допроса Кичмана подвергли одиночному заключению, в котором он просидел до 23 февраля 1948 года, «наверное, в наказание за то, что я рассказывал сокамерникам о Валленберге и Лангфельдере». 52 Деканозов известен как один из подручных Сталина на дипломатическом поприще. Он был советским послом в Берлине вплоть до вторжения нацистов в Россию в 1941 г. 53 Одно вместо другого (лат.). (Примеч. пер.) 54 Называя эту дату, де Мор определенно ошибается, более поздние свидетельские показания достоверно указывают, что Валленберга забрали из Лефортово летом 1947 г. 55 В данном случае использовался латинский алфавит, а не кириллица, состоящая из тридцати трех букв. Русские заключенные пользовались другим методом. 56 Г-н Президент (фр.). (Примеч. пер.) 57 Примите, г-н Президент, выражение моего глубочайшего уважения (фр.). (Примеч. пер.) 58 Было это до или после губительного разговора Седерблума со Сталиным, остается неясным.
[1] [2] [3] [4]