Эдуард Багрицкий (1)

[1] [2] [3] [4]

История постучала в окно:

Так распахни же его, —

читаем в одной из черновых рукописей стихотворения «Итак — бумаге терпеть невмочь…». Ощутив себя победителем, постигнув суть романтики новой действительности, Багрицкий обращается в виде поэм «Последняя ночь» к лирико-философскому осмыслению коренных проблем человеческого бытия, к вопросам становления новой, социалистической нравственности. Книга «Последняя ночь» состоит из трех поэм («Последняя ночь», «Человек предместья», «Смерть пионерки»). «Последняя ночь» задумывалась Багрицким как трилогия о судьбах интеллигенции в революции. Согласно замыслу предполагалось прочертить «три разных маршрута вдаль», рассказать о трех представителях одного поколения. Замысел этот осуществлен не был. Багрицкого увлекли иные дела и планы. Он успел написать лишь первую часть и эпилог. Эпилог поэмы — мужественная лирическая декларация. В лирическом образе повествователя узнается сам поэт, умудренный опытом революции, гражданской войны, пятилеток, прекрасно знающий цену слова, «подвластного ему»:

Но если, строчки не дописав,

Бессильно падет рука,

И взгляд остановится, и губа

Отвалится к бороде,

И наши товарищи, поплевав

На руки, стащат нас

В клуб, чтоб мы прокисали там

Средь лампочек и цветов, —

Пусть юноша (вузовец, иль поэт,

Иль слесарь — мне все равно)

Придет и встанет на караул,

Не вытирая слезы.

Здесь и спокойное мужество, и горечь тяжелобольного, и неизменная ирония в свой адрес, снижающая патетику первых строк эпилога, и главное обращение к бессмертной юности, которой передается эстафета борьбы и жизни. В книге поэм «Последняя ночь» рассказ о грандиозных событиях, потрясающих мир, ведется от лица лирического героя, лирического «я» поэта. Это рассказ «о времени и о себе». О небывалом героическом времени, о своей выстраданной, насущной потребности разделить его участь рассказывает поэт. И время, пришедшее провозгласить конец старого мира в «Человеке предместья», обнаруживает черты внешнего сходства с поэтом:

И в блеск половиц, в промытую содой

И щелоком горницу, в плеск мытья

Оно врывается непогодой,

Такое ж сутуловатое, как я,

Такое ж, как я, презревшее отдых

И вдохновеньем потрясено,

Глаза, промытые в сорока водах,

Медленно поднимает оно.

Штурмуя бастион «человека предместья», последний оплот ненавистного мира собственничества, поэт ощущает плечом не только «веселых людей своих стихов» — «механиков, чекистов, рыбоводов». С ним теперь заодно и само Время. «Человек предместья» и «Смерть пионерки» связаны единым сюжетом. Пионерка Валя вырывается из родительского «благодатного» мира. Как рассказывал сам Багрицкий, поводом к созданию поэмы «Смерть пионерки» явился реальный факт смерти дочери хозяина их дома в Кунцеве, Вали Дыко, соученицы и подружки сына Багрицкого — Всеволода. Большие морально-этические проблемы времени решаются Багрицким на локальном жизненном материале, не выходящем как то может показаться на первый взгляд, за пределы предместья. Но это было бы чисто внешнее, поверхностное восприятие. Мы видим, как постепенно эти рамки раздвигаются до вселенских масштабов. «Пылью мира» покрыты «походные сапоги» друзей поэта, таких же, как он, солдат, пришедших по его зову на борьбу с «человеком предместья». «В мир, открытый; настежь бешенству ветров» вырывается юность из стен больницы, в которой умирает тоненькая, как травинка, как молодой побег, Валя. И это вновь возвращает нас к «Последней ночи» — заглавной поэме трилогии. Здесь, как это свойственно поэтике Багрицкого, где природа и человек едины, свидетелем мировой трагедии предстает вся Вселенная. Вселенский масштаб голубизны и покоя сталкивается с конкретно-бытовым мирком «маленького человека», брошенного в империалистическую бойню:

Деревни скончались.

Потоптан хлеб.

И вечером — прямо в пыль

Планеты стекают в крови густой

Да смутно трубит горнист.

Дымятся костры у больших дорог.

Солдаты колотят вшей.

Над Францией дым.

Над Пруссией вихрь.

И над Россией туман.
[1] [2] [3] [4]

Добавить комментарий

Обязательные поля обозначены *.