Глава 8

– Тогда… А-а, – вдруг просиял Теремон. – Бог ты мой! Вот это тема! Значит, новый университетский компьютер, поставленный не знаю уж за сколько миллионов кредиток, врет? Имела место скандальная растрата денег налогоплательщиков? Значит…

– С компьютером все в порядке, Теремон, поверь мне.

– Ты уверен в этом?

– Железно.

– Тогда что же…

– Может быть, я дал компьютеру неверные данные. Это потрясающий компьютер, но не может же он дать правильный ответ на основе неправильных чисел.

– А, вот что тебя так удручает! Слушай, старик, время от времени все ошибаются. Не надо так себя казнить. Ты…

– Мне нужно было абсолютно точно узнать, правильные ли данные я заложил в компьютер и верно ли задал теоретические постулаты для этой задачи, – прервал Биней, сжимая свой стакан до дрожи в руке. Теремон заметил, что стакан уже пуст. – Как ты верно сказал, все люди ошибаются. Поэтому я вызвал двух аспирантов, только что со студенческой скамьи, и поручил эту задачу им. Сегодня они отдали мне результаты. Это и было той важной встречей, на которую я так спешил. Теремон, у них получился такой же ответ, как у меня. То же отклонение орбиты.

– Но если компьютер работает правильно, тогда что же? Значит, неправильна теория всемирного тяготения? Ты это хочешь сказать?

– Да. – Выговорив это ценой ужасного усилия, опустошенный Биней впал в оцепенение. Теремон смотрел на него, понимая смущение и растерянность друга, но все-таки не мог взять в толк, почему он так страдает. И вдруг понял.

– Ты расстроен из-за Атора? Боишься причинить ему боль, верно?

– То-то и оно. – Биней посмотрел на Теремона с трогательной благодарностью за то, что тот его правильно понял. И снова упал на стул, сгорбив плечи и понурив голову. – Старик умрет, когда узнает, что кто-то проделал брешь в его замечательной теории. Да еще не кто иной, как я. Он был мне вторым отцом, Теремон. Все, чего я достиг за последние десять лет, сделано под его руководством, при его поддержке, благодаря его любви ко мне, можно сказать. И вот как я ему отплачиваю. Я не просто уничтожу труд всей его жизни – я убью его, Теремон, убью.

– Ты уже думал о том, чтобы просто скрыть все, что обнаружил?

– Ты же знаешь – я не могу! – искренне удивился Биней.

– Да. Конечно, знаю. Я просто спрашиваю, думал ли ты об этом.

– Думал ли я о том, что немыслимо? Нет, конечно нет. Мне это и в голову не приходило. Но что мне делать, Теремон? Да, я мог бы выкинуть все свои бумажки и притвориться, что никогда ничем таким не занимался – но это было бы чудовищно. Итак, передо мной выбор – надругаться над своей совестью ученого или погубить Атора. Человека, на которого я смотрю не только как на светило своей науки, но и как на своего наставника.

– Выходит, он оказался не слишком-то хорошим наставником.

– Что ты говоришь, Теремон? – в удивлении и ярости вскричал Биней.

– Тихо, тихо. – Теремон примиряюще выставил вперед ладони. – Мне кажется, ты его здорово недооцениваешь, Биней. Если Атор действительно такой великий человек, каким ты его считаешь, он не поставит свою репутацию выше истины. Понимаешь меня? Его теория не в бронзе отлита – в ней, как и в любой теории, всегда найдется место для усовершенствования. Разве не так? Наука состоит из догадок, которые постепенно приближаются к истине – ты мне сам это сказал когда-то, и я не забыл. Стало быть, все теории надлежит подвергать проверкам и дополнениям, верно? И если со временем выясняется, что они недостаточно близки к истине, их следует заменить теми, что ближе к ней. Я прав, Биней? Прав?

Биней побледнел, и его пробирала дрожь.

– Ты не мог бы заказать мне еще коктейль, Теремон?

– Нет. Слушай дальше. Ты говоришь, что беспокоишься за Атора – он стар и, наверное, слаб здоровьем, что у тебя не хватает духу сказан, ему об упущении, которое ты обнаружил в его теории. Хорошо. Это очень порядочно и милостиво с твоей стропы. Но подумай вот о чем. Если расчеты орбиты Калгаша столь важны, у кого-то еще рано или поздно возникнет тот же камень преткновения, и этот кто-то не будет обладать твоим тактом, чтобы не уведомить об этом Атора. Может быть, это будет даже соперник Атора, его откровенный враг – ты сам говорил много раз, что у каждого ученого есть враги. Не лучше ли будет, если к Атору придешь ты и расскажешь ему, мягко и бережно, о своем открытии, чем если он в один прекрасный день прочтет о нем в «Хронике Саро»?

– Да, – прошептал Биней. – Ты совершенно прав.

– Так ты пойдешь к нему?

– Да. Наверное, так надо. – Биней закусил губу. – Но я скверно чувствую себя, Теремон. Будто я убийца.

– Знаю. Но ты убиваешь не Атора, а несовершенную теорию. Несовершенные же теории не имеют права на существование. Твой долг и перед Атором, и перед самим собой заключается в том, чтобы открыть правду. – Тут в голову Теремону пришла вдруг ошеломляющая мысль. – А есть и еще одна возможность. Я, конечно, профан, и ты можешь надо мной посмеяться, но… Может ли быть так, что теория всемирного тяготения все-таки верна, и компьютер тоже верно вычислил орбиту Калгаша, но какой-то совершенно новый фактор, некая неизвестная величина, вызывает расхождение в цифрах?

– Все может быть, – равнодушно ответил Биней. – Но когда начинаешь изобретать таинственные неизвестные факторы, вступаешь в область фантазии. Вот, к примеру, допустим, что существует невидимое седьмое солнце – у него есть и масса, и сила притяжения, просто мы его не видим. А поскольку мы о нем не знаем, мы не включаем его в свои гравитационные расчеты – отсюда искажение. Ты имел в виду нечто подобное?

– А почему бы и нет?

– Ну, а почему бы не пять невидимых солнц? Почему не пятьдесят? Почему не великан, толкающий планеты туда-сюда по своему капризу? Почему не огромный дракон, дыхание которого сбивает Калгаш с пути истинного? Мы не можем доказать, что их не существует, верно? Стоит только начать с твоих «почему бы не», Теремон, как все становится возможным – и все теряет смысл. По крайней мере, для меня. Я могу иметь дело только с тем, в существовании чего убежден. Может быть, ты и прав, и неизвестный фактор существует, а законы тяготения верны. Искренне на это надеюсь. Но не могу серьезно работать на такой основе. Могу только пойти к Атору – я это сделаю, обещаю тебе – и сказать ему о том, что поведал мне компьютер. Ни ему, ни кому бы то ни было я не осмелюсь сказать, что во всем виню некий доселе неоткрытый «неизвестный фактор». В противном случае меня сочтут таким же ненормальным, как Апостолов Пламени, которых постоянно посещают мистические озарения. Теремон, мне в самом деле надо еще выпить.

– Хорошо. Кстати, об Апостолах Пламени…

– Да, я помню, тебе нужно мое заявление. – Биней устало провел рукой по лбу. – Я тебя не подведу. Ты мне здорово помог этим вечером. Что они там изрекли на сей раз? Я забыл.

– Высказался Мондиор 71-й. Сам великий пророк номер один. Он сказал – погоди-ка – что близится срок, когда боги очистят мир от греха, и что он может назвать точный день и даже час, когда это все свершится.

Биней застонал.

– Ну, и что в этом нового? Они ведь это твердят уже много лет?

– Да, но теперь они стали добавлять новые жуткие детали. Как тебе известно, Апостолы утверждают, что мир гибнет уже не первый раз. Они учат, что боги намеренно создали людей несовершенными, чтобы испытать их, и дают нам один год – по их божественному отсчету, а не по нашему – чтобы мы могли исправиться. Это срок называется Годом Праведности и составляет ровно 2049 наших лет. Но когда очередной Год Праведности кончается, боги вновь и вновь убеждаются, что мы погрязли во грехе и пороке, и уничтожат мир, посылая на него карающий огонь из священных мест на небесах, называемых Звездами. Так, по крайней мере, говорят Апостолы.

– Звезды? Они имеют в виду солнца?

– Нет, Звезды. Мондиор говорит, что Звезды в корне отличаются от шести солнц. Ты разве никогда не прислушивался к речам Апостолов?

– Нет – чего ради?

– В общем, когда Год Праведности кончается и выясняется, что калгашские нравы не изменились к лучшему, эти самые Звезды извергают на нас: священный огонь и сжигают дотла. Мондиор говорит, что это случалось уже много раз. Но боги каждый раз проявляют милосердие, по крайней мере часть богов: после конца света добрые боги пересиливают более суровых, и человечеству дается еще один шанс. Наиболее праведные спасаются от погибели, и устанавливается новый срок: людям дается еще 2049 лет, чтобы отречься от зла и порока. Ныне срок уже близок, говорит Мондиор. 2049 лет со времени последнего катаклизма уже на исходе. Через каких-нибудь четырнадцать месяцев солнца исчезнут с небосвода, и эти его мерзкие Звезды извергнут пламя с черного неба, чтобы смести грешников с лица планеты. Если точно, это произойдет девятнадцатого числа будущего тептара.

– Четырнадцать месяцев, – задумчиво повторил Биней. – 19 тептара. Он весьма точен, не так ли? Должно быть, может предсказать и время дня?

– Говорит, что может. Вот потому мне и нужно, чтобы высказался кто-нибудь из обсерватории, предпочтительно ты. В последний раз Мондиор заявил, что точное время катастрофы можно предсказать научным путем – оно, мол, не просто указано в Книге Откровений, его можно вычислить тем же способом, которым пользуются астрономы для… для…

– Для вычисления движения солнц и планеты? – сухо осведомился Биней.

– Ну да, – смутился Теремон.

– Тогда у мира еще есть надежда, если только Апостолы не лучшие астрономы, чем мы.

– Скажи по этому поводу какие-нибудь слова, Биней.

– Сейчас. – Им снова принесли напитки. Биней обхватил пальцами свой стакан. – Что, если так: первейшая задача науки – отделить правду от лжи на пути к познанию истинных законов вселенной. Мы, ученые, не считаем научным метод, когда истину заставляют служить лжи. Да, мы способны теперь предсказать движение солнц по небу – но даже с помощью своего лучшего компьютера мы, как и прежде, неспособны предсказать волю богов. И вряд ли когда-нибудь будем способны. Ну как?

– Превосходно. Проверим, верно ли я запомнил. «Первейшая задача науки – отделить правду от лжи на пути… на пути…» Как там дальше, Биней?

Биней повторил ему свою речь слово в слово, будто подготовил ее заранее.
[1] [2] [3]