БИЛЬЯРДНЫЙ ШАР (1)

– Совершенно верно. Общая теория относительности не дает нам указаний на то, как свести гравитационное и электромагнитное поля к единой системе уравнений. На эту систему, которая позволила бы создать универсальную теорию поля, Эйнштейн потратил полжизни и ничего не добился. Неудача постигла и всех его последователей. Я же начал с предположения, что эти два поля не могут быть сведены в единую систему, и пришел к выводам, которые я и попытаюсь вам объяснить – разумеется, в грубом приближении – с помощью все той же метафорической вселенной.

Наконец, хотя я не был в этом уверен, мы добрались до того, чего мне еще не приходилось слышать.

– Ну и как она будет выглядеть? – спросил я.

– Допустим, что вместо того, чтобы поднимать массу, мы уплотним резину, сделаем ее менее эластичной. Она бы сжалась – во всяком случае, на ограниченном участке – и стала бы ровнее. Гравитационные силы тогда стали бы меньше, и то же самое произошло бы с массой, поскольку в нашей модели вселенной и масса и гравитация являются одним и тем же феноменом. Если бы нам удалось разгладить весь резиновый лист, гравитация тотчас бы исчезла вместе с массой.

При определенных условиях электромагнитное поле могло бы противодействовать гравитационному и тем самым вызвать эффект уплотнения ткани вселенной, покрытой лунками. Электромагнитное поле гораздо сильнее гравитационного, и, следовательно, первое могло бы возобладать над вторым.

– Но, как вы сказали, – неуверенно проговорил я, – при определенных условиях. Можно ли создать такие условия?

– А вот этого я как раз и не знаю, – медленно и задумчиво ответил Присс. – Если бы вселенная действительно была листом резины, ее плотность, чтобы она могла нейтрализовать действие массы, должна выражаться бесконечно большой величиной. И если это справедливо и для реально существующей вселенной, понадобилось бы электромагнитное поле, напряженность которого также выражается бесконечно большой величиной, а это означало бы, что антигравитация невозможна.

– Но Блум утверждает…

– Да, конечно, я могу себе представить, что утверждает Блум. Он надеется, что достаточно и электромагнитного поля, напряженность которого выражается конечной величиной, если только использовать напряженность должным образом. Но каким бы искренним ни был Блум, – губы Присса дрогнули в легкой усмешке, – его нельзя считать непогрешимым. Он… по окончании колледжа он даже не сумел защитить диплома – вам это известно?

Я было собрался ответить, что мне это известно. Наверное, все знали. Но в голосе Присса прозвучало такое воодушевление, что я взглянул на него и, надо сказать, сделал это вовремя: его глаза светились от восторга, словно он впервые поведал эту новость. И я многозначительно кивнул, как будто собирался приберечь эти ценные сведения на будущее.

– То есть вы хотите сказать, профессор, – я снова поддел его, – что Блум, по-видимому, не прав и создать антигравитацию невозможно?

Помедлив, Присс кивнул и ответил:

– Разумеется, мне представляется возможным ослабить гравитацию, но если под антигравитацией понимать лишь поле с нулевой гравитацией, то есть отсутствие гравитации в любом сколь угодно большом участке пространства, – как я подозреваю, антигравитация, что бы там ни говорил Блум, невозможна.

До некоторой степени это было тем, за чем я пришел.

Месяца три после этого мне не удавалось попасть к Блуму, и, когда я, наконец, увидел его, он был в скверном настроении. Как только стало известно заявление Присса, Блум пришел в ярость. Он тут же заверил общественность, что непременно пригласит Присса на демонстрацию антигравитационной установки, когда она будет создана, и даже попросит его принять участие в самой демонстрации. Нескольким репортерам – меня, к сожалению, среди них не было – удалось где-то настичь Блума, и они попросили его дать дополнительные разъяснения.

– Я не сомневаюсь, что создам антигравитационную установку, – сказал он. – Может быть, уже скоро. Вы тоже получите возможность там присутствовать, как и любой, кого пресса сочтет нужным прислать. И профессор Джеймс Присс тоже там будет – как представитель теоретической науки, и после демонстрации ему представится удобный случай приспособить теорию для объяснения совершившегося факта. Я уверен, что он это сделает мастерски и убедительно покажет, почему меня совершенно случайно не постигла неудача. Он мог бы заняться этим сейчас, чтобы не терять времени, но, как я полагаю, сейчас он не станет этим заниматься.

Все было сказано достаточно вежливо, но в быстром потоке его слов слышалось рычание.

И тем не менее они с Приссом продолжали время от времени сражаться за бильярдным столом и при встречах оба держались с исключительным достоинством. По их отношению к представителям прессы можно было безошибочно судить о том, насколько успешно продвигалась работа Блума. Он отвечал отрывисто и даже становился раздражительным, в то время как Присс пребывал в прекрасном расположении духа.

Когда в ответ на мои многочисленные просьбы Блум, наконец, согласился дать интервью, я подумал, что это может означать лишь одно: перелом в настроении Блума. Признаться, я мечтал о том, чтобы он мне первому объявил о своей окончательной победе.

Мои предположения оказались ошибочными. Он принял меня у себя в кабинете при «Блум Энтерпрайзис» на севере штата Нью-Йорк. Это был восхитительный уголок, расположенный достаточно далеко от населенных районов, с культурным ландшафтом, а сами корпуса по занимаемой площади ничуть не уступали промышленному предприятию довольно крупных размеров. Эдисон, даже находясь в зените славы, не добивался таких феноменальных успехов, как Блум.

Но Блум не был в хорошем настроении. Он буквально ворвался в кабинет – с опозданием на десять минут, рыкнул, проходя мимо стола своей секретарши, и едва удостоил меня кивком. Его рабочий пиджак был расстегнут.

Стремительно бросившись в кресло, он сказал:

– Очень сожалею, что заставил вас ждать, но в моем распоряжении оказалось гораздо меньше времени, чем я надеялся.

Блум был прирожденным актером и прекрасно знал, как важно уметь завоевать расположение прессы, но я чувствовал, что в эту минуту ему приходилось делать огромное усилие, чтобы не нарушить свой принцип.

Я высказал очевидное предположение:

– Как я догадываюсь, сэр, ваши последние опыты окончились неудачей?

– Кто вам это сказал?

– Мне кажется, что это общеизвестно, сэр.

– Нет, это не так. Никогда не говорите таких вещей, молодой человек. Не существует общеизвестного, когда речь идет о том, что происходит в моих лабораториях и мастерских. Вы сослались на мнение профессора, не так ли? Я имею в виду профессора Присса.

– Нет, просто я…

– Вы, конечно, вы. Разве не вам одному он заявил, что антигравитация невозможна?

– Его утверждение не было столь категоричным.

– Его утверждения никогда не кажутся категоричными, но для него оно было достаточно категоричным, хотя и не таким гладким, каким я сделаю его проклятый резиновый лист – умру, но сделаю.

– Не означают ли ваши слова, мистер Блум, что вы уже близки к успеху?

– А вы что, не знаете? – в его голосе заклокотала ярость. – Должны были бы сами знать. Разве на прошлой неделе вы не присутствовали на демонстрации моей опытной установки?

– Я присутствовал.

Значит, дела у Блума не слишком хороши – он бы не стал на это ссылаться. Установка работала, но до мировой сенсации было далеко. Ему удалось создать зону пониженной гравитации между полюсами магнита.
[1] [2] [3] [4]