Глава двадцатая. «Я знаю…»

Хомир побледнел.

– Не считаю нужным реагировать и отвечать на подобные обвинения.

– А я вовсе не намеревался задеть ваше достоинство. Вы просто не можете не лгать. Вы даже не понимаете, что лжете. Но тем не менее все, что вы говорите, ложь!

Семик, сидевший рядом с Антором, мягко опустил руку на запястье молодого человека.

– Не надо так горячиться, юноша!

Антор раздраженно стряхнул руку старика и крикнул:

– Как же вы все мне надоели! Сидят, смотрят – и ничего не понимают. Да я этого человека и видел-то всего раз десять за свою жизнь, но мне совершенно очевидно, насколько он переменился! А вы все знаете его, что называется, сто лет и ничего не замечаете! Просто с ума можно сойти! Нет, вы серьезно считаете, что этот человек, которого слушаете развесив уши, – Хомир Мунн? Это не тот Хомир Мунн, которого я знаю!

Немая сцена. Почище, чем в театре. Тишину нарушил пронзительный вскрик Мунна:

– Вы что, считаете меня мошенником?

– Не в прямом смысле, но это не имеет значения! – прокричал в ответ Антор. – Все равно вы – мошенник! Тихо, все тихо! Я требую, чтобы меня выслушали!

Он так рассвирепел, что все вынуждены были повиноваться.

– Так вот: помнит ли кто-либо из вас того Хомира Мунна, каким его запомнил я, – того застенчивого библиотекаря, который и говорить-то вслух стеснялся, человека с напряженным, нервическим голосом, заикающегося на каждом слове? Разве это – тот самый человек? Он гладко говорит, он самоуверен, у него куча теорий, и, черт бы меня подрал, он не заикается! Так что – это тот самый человек?

Даже сам Мунн растерялся. Пеллеас Антор предложил более спокойно:

– Ане стоит ли его обследовать?

– Как? – спросил Дарелл.

– Это вы меня спрашиваете – как? Обычно! У вас есть его энцефалограмма десятимесячной давности? Сделайте новую и сравните!

Он ткнул пальцем в съежившегося от страха библиотекаря и яростно крикнул:

– Боюсь, он пострашится идти на обследование!

– Нисколько, – ответил Мунн. – Я – тот же самый человек, каким был всегда.

– Как вы можете об этом судить? – с сожалением в голосе спросил Антор. – Нет, я больше скажу: я здесь теперь никому не доверяю. И требую, чтобы были обследованы все до одного. Была война, так? Мунн был на Калгане. Турбор был за пределами Терминуса, на борту корабля, в зоне военных действий. Дарелла и Семика тоже какое-то время не было здесь – уж не знаю, где они были и чем занимались. Один только я был здесь, в одиночестве и безопасности, поэтому я больше не верю никому из вас. Но, честно говоря, и я не прочь обследоваться. Согласны? Или мне уйти? В таком случае я уйду и буду делать, что сочту нужным.

Турбор пожал плечами:

– Лично у меня возражений нет.

– Я уже сказал, что я не против, – сказал Мунн.

Семик жестом дал понять, что и он не возражает.

Антор ждал, что скажет Дарелл. Дарелл кивнул.

– Начните с меня, – предложил Антор.

Электроды были прилажены на курчавой голове молодого человека. Он застыл в кресле, прикрыв глаза. Веки его слегка подрагивали. Дарелл достал из ящика стола листок с прежней энцефалограммой Антора и показал ему.

– Ваша подпись, не так ли?

– Да, да! Это моя энцефалограмма. Сравните.

Сканнер выбросил на экран старые и новые линии – все шесть. В темноте раздался голос Мунна:

– Вот посмотрите: по-моему, тут есть изменения.

– Это – первичные волны с лобной доли. Это ничего не значит, Хомир. Эти дополнительные пики, на которые вы показываете, не отражают ничего, кроме возбуждения нервной системы. Тут надо на другое смотреть, – объяснил Дарелл.

Он нажал контрольную кнопку, и все шесть ломаных линий слились в одну попарно. Удвоение отмечалось только в области более высокой амплитуды первичных волн.

– Удовлетворены? – спросил Антор.

Дарелл вежливо кивнул и занял его место. За ним последовал Семик, потом – Турбор. И запись, и сравнение результатов происходили в гробовом молчании.

Последним в кресло сел Мунн. На мгновение он растерялся и с оттенком отчаяния в голосе сказал:

– Только учтите: я последний и очень волнуюсь. Надеюсь, это будет принято во внимание.

– Разумеется, – заверил его Дарелл. – Ни одна ваша сознательная эмоция не повлияет на первичную кривую, да она и не важна.

Казалось, потекли долгие часы в тишине… Потом, когда на экране пошло сравнение линий, Антор торопливо проговорил:

– Смотрите – вот оно! Ну, конечно, это самое начало развития комплекса. Разве он сам не рассказал нам об этом самом? Нет никакой обработки – это глупое, нелепое антропоморфическое понятие, но вы сами посмотрите! Думаю, все ясно!

– В чем дело? – вскрикнул Мунн.

Рука Дарелла легла на плечо Мунна.

– Спокойно, Мунн. Вас «обработали». Обработали они.

Вспыхнул свет. Мунн затравленно озирался по сторонам, пытаясь выдавить жалкое подобие улыбки.

– Вы шутите! Нет, вы точно шутите! Вы меня проверяете!

Но Дарелл только покачал головой:

– Нет-нет, Хомир. Это правда.

Глаза библиографа неожиданно заволокло слезами.

– Но я не чувствую в себе никаких перемен. Я не могу поверить в это! Вы… просто с ума все посходили со своей конспирацией! – выкрикнул он.

Дарелл попытался удержать руку на его плече, чтобы немного успокоить, но рука его была яростно отброшена в сторону. Мунн взвизгнул:

– Вы хотите убить меня! Клянусь, вы этого хотите!

Одним прыжком рядом с ним оказался Антор. Раздался глухой, неприятный звук сильного удара, и Хомир повалился навзничь с перекошенным от страха лицом.

Антор резко поднялся и сказал:

– Стоило бы его связать, а потом решим, что с ним делать дальше. – Он отбросил назад свои длинные волосы.
[1] [2] [3] [4]