— Катя Рейтлингер мне говорила, что Вы написали стихи о жаворонке, слушаешь, улетаешь (Вы мне читаете, я критикую, очень тонко, и Вы понимаете, что я понимаю).

От времени до времени я взглядываю на Вас. Начать уже? Нет, надо сначала хорошенько обдумать. Пообедав, Вы встали и ушли. Я очень расстроилась, неужели Вы не могли еще подождать.

Кочаровский познакомил меня с Ч…[212]

Вашей доброй знакомой, с которой Вы часто виделись. Вы жили тогда в Еловищах, я встретила Вас с ней в лесу. Вы говорили о пляже в Мокропсах, о рыбе, о Версале. Я обещала к Вам прийти. Никогда не пришла. Из гордости. Впрочем, и незачем было идти.

Стихи Ваши я полюбила позже. Вы уже уехали в Париж, я вернулась из Италии, делала докторат по химии (на каждой странице вперемежку формулы и черновики стихов). Дома часами читала и писала стихи. (За чтение часами вслух приобрела любовь богобоязненной старушки-соседки — молодая, а каждый день псалмы читает, душу спасть не забывает…)

В Париже я один раз была на Вашем вечере, когда Вы читали о Мандельштаме. Вы оказались неувядаемее меня — Вы еще говорили к людям, вероятно, Вам это было еще интересно. Ваша живость меня утомляла (я в тот день не обедала). Ваше красное платье дразнило меня, как быка. Ваша дочь выросла, а Вы нет. Стихи у меня в душе проходили медленнее и чревовещательнее. Мне казалось, что меня отделяет от людей не воздух, а плотная струящаяся вода, и через нее лучи доходили преломленные, а звуки звонкие, но искаженные.

Еще один раз я видела Вас на каком-то литературном вечере. По заметке в газете я знала, что Вы будете. Я разглядывала публику и не могла Вас узнать, а узнав, дрогнула. Что с Вами стало? Что сделало Вас тихой и ласковой? Это грустнее всего, что можно было бы себе вообразить. Я знаю, что и внутренне, и внешне Ваша жизнь тяжела (будь она легкой, Вы бы инстинктивно сделали бы ее тяжелой). Я знаю, что сейчас Ваша настольная книга — Эпиктет, что Вы в смиренном искусе чистите картошку и воспитываете сына, отрывая священное время от стихов. При Вашей строптивости, сложности, размахе — почему вдруг тишина, почему внимательность, хоть временные? Откуда и куда они?

Кончаю сейчас писать, но это еще не конец наших отношений, ибо и Вы как-то ко мне относитесь. Это мне, безымянному, но понимающему читателю, пишите Вы свои неистовые стихи.

Пока же, просыпаясь ночью, если усталость и возбуждение не дают спать, буду продолжать мысленно писать Вам. На сегодня довольно, дорогая Марина, примите без снисхождения это необъяснение в любви. 206 Рафальский Сергей Милиевич (1896–1981) — поэт, прозаик, публицист. Один из организаторов литературного объединения «Скит поэтов» в Праге. 207 Рейтлингер Катерина (Екатерина) Николаевна (1901–1989) — поэтесса, художница, архитектор. В замужестве — Кист. Участница «Скита». Знакомая М. И. Цветаевой. 208 30 мая 1931 г. в зале «Эвритмия» (6-бис, рю Кампань Премьер) состоялся вечер М. И. Цветаевой. На этом вечере Цветаева, кроме стихов о царской семье, читала «Историю одного посвящения», свои стихи, посвященные О. Э. Мандельштаму, а также стихотворение Мандельштама, обращенное к ней, — «В разноголосице девического хора…». 209 В Тарусе напротив устья речки Песочни под тремя старыми соснами находится раз в Пещеру Улая. О ней сохранилась легенда, что жил там с шайкой разбойников атаман Улай. Грабили они проплывавшие по Оке баржи с товарами. Когда против разбойников послали войска, они ушли в глубь пещеры, которая, как утверждают, тянется километров на тридцать, до самого Серпухова. 210 Таня Купфер — подруга Х. П. Кротковой, студентка. 211 Кочаровский Карл-Август Романович (1870—1940-е) — публицист, экономист. Руководил отделением в Русском народном университете в Праге. 212 Возможно, речь идет о писательнице, журналистке, жене председателя Учредительного собрания Колбасиной-Черновой Ольге Елисеевне (1886–1964).
[1] [2]