Немец

– Какой-то сумасшедший немец! - говорю я жене. - Чересчур изнеженный! Показалось ему, что его кусают, так он уж из себя выходит!..

– Откуда такое? - удивляется жена. - Ума не приложу! Ведь только на пасху я чистила постель и кровать обливала керосином, - и вдруг клопы...

Утром я думал, мой немец обозлится и удерет куда-нибудь за тридевять земель... Ничего подобного! Снова: "Гут мо-эн!" Улыбается, пыхтит своей трубочкой, снова приказал готовить обед, а пока что к чаю велел отварить яиц всмятку, - сколько, думаете, яиц? Без малого десяток! За завтраком основательно выпил, меня угостил шнапсом - и все хорошо! А наступила ночь опять двадцать пять! Вначале храпел, свистел, сопел и хрипел, потом стонал и охал, фыркал и чесался, плевался и ворчал. И вскакивал, и всю постель на пол скидывал, и сердился, и ругался по-своему: "Цум тойфель! Сакраменто! Доннер-веттеррр!" А наутро - опять: "Гут мо-эн!" Снова пыхтел трубкой, улыбался, ел, выпивал и меня угощал...

Так прошло несколько дней, пока наступило время - машины благополучно проследовали - и ему надо было уезжать.

Когда пришло время отъезда, немец стал укладывать вещи и попросил меня, чтобы я подал ему счет.

– А что там считаться? - говорю я. - Счет короткий. Причитается с вас, господин немец, ровным счетом четвертной билет...

Он уставился на меня, как бы желая сказать: "А? Не понимаю!"

Тогда я объясняю ему по-немецки:

– Придется вам, господин немец, раскошелиться и уплатить, стало быть, двадцать пять целкачей, то есть "финф унд цванциг рубль"!

И показываю на пальцах - десять, десять и пять.

Думаете, он очень удивился? Ничуть не бывало! Пыхтит своей трубочкой, улыбается и говорит, что хотел бы только знать, за что с него причитается двадцать пять рублей? Берет карандашик, кусок бумаги и просит меня указать подробно...

"Ты, конечно, очень умный немец, - думаю я, - но только у меня ума побольше твоего! Того, что у меня в левой пятке, у тебя и в башке нет!"

– Пишите, будьте любезны, господин немец, - говорю я, - за квартиру, то есть "штанцион" - за шесть дней по полтора, стало быть девять рублей; шесть раз по два - двенадцать самоваров по полупятиалтынному - девяносто копеек. Шесть раз по десятку без малого яиц по утрам и по десятку вечером - сто двадцать штук, две копы, по рублю копа - два рубля. Шесть бульонов, шесть кур по пяти пятиалтынных за штуку, не считая крупы, гренков, петрушки, луку, того-сего и всего прочего, - для ровного счета - шесть рублей. Шесть вечеров шесть ламп - шестьдесят копеек. Шнапс вы пили свой - два рубля; чаю-сахару не брали - один рубль, а всего, значит, три рубля. Вина не требовали - рубль, значит - четыре. Пива не было - семьдесят копеек. В общем, выходит рублей пять... Но для ровного счета ставьте пять пятьдесят. Ну, господин немец, в общей сложности разве не двадцать пять рублей?..

Так говорю я ему вполне серьезно, а он, думаете, хоть бы слово сказал? Упаси бог! Пыхтел трубкой, улыбался, достал четвертной и швырнул, как бросают трешку. Потом честь честью распрощался и уехал.

– Что ты скажешь, жена, о таком немце? - говорю я.

– Присылал бы господь таких немцев каждую неделю, - было бы совсем неплохо...

Немец уехал. Не прошло и трех дней, приходит ко мне почтальон и приносит письмо, но требует уплатить четырнадцать копеек. За что? Забыли, говорит, марку наклеить. Уплатил четырнадцать копеек, вскрыл конверт, а письмо написано по-немецки, ни слова не понять. Ношусь с этим письмом от одного к другому, никто по-немецки не читает! Беда! Весь городишко избегал, наконец с трудом отыскал провизора из аптеки, который понимает по-немецки. Прочел он письмо и говорит, что пишет мне какой-то немец, очень благодарит за удобную, спокойную "штанцион", которую он нашел у меня, благодарит нас за гостеприимство и любезность, которые он никогда не забудет... "Ну что ж, думаю, очень приятно. Если ты доволен, меня радует". А жене говорю:

– Как тебе нравится немец? Ничего себе - дурень, не сглазить бы!

– Дай бог каждую неделю таких дурней, было бы совсем неплохо!..

Прошла еще неделя. Прихожу с вокзала, а жена подает мне письмо и говорит, что почтальон велел доплатить двадцать восемь копеек.

– Почему двадцать восемь?

– Так! - отвечает она. - Меньше он брать не хотел. Вскрываю письмо -опять по-немецки. Бегу к своему провизору и прошу его прочесть. Он прочел: тот же самый немец пишет, что он проехал границу и так как сейчас он едет к себе домой, в свой "фатерланд", то благодарит меня за удобную и спокойную "штанцион", за наше гостеприимство и любезность, которых он никогда не забудет!

"Мои бы горести да на твою голову!" - подумал я.

Прихожу домой, а жена спрашивает:

– Что это за письмо?

– Опять, - говорю, - этот немец! Забыть не может благодеяние, которое мы ему оказали! Сумасшедший немец!

– Посылал бы нам бог каждую неделю таких сумасшедших немцев, - говорит она, - было бы совсем неплохо...

Прошло еще две недели. Приносят мне с почты большое письмо, и почтальон велит доплатить пятьдесят шесть копеек. Я, конечно, не хочу.

– Как угодно! - говорит почтальон и забирает письмо.

А мне досадно. Очень хочется знать, откуда письмо, а вдруг что-нибудь нужное? Заплатил пятьдесят шесть копеек, вскрыл пакет, взглянул, - снова по-немецки! Иду, конечно, к своему провизору, прошу простить за то, что морочу ему каждый раз голову, но что поделаешь, наказан я богом - не умею читать по-немецки! А тот читает мне целое послание все от того же немца: так как он уже приехал домой, повидался с любимым своим семейством, со своей "фрау" и детьми, то он рассказал им все, что произошло с ним у нас в Деражне, как я его встретил на вокзале, как привез к себе домой и предоставил ему такую удобную и покойную "штанцион"... Так что он очень и очень благодарит нас за наше гостеприимство, за любезность, которые ему не забыть до конца жизни!

– Тьфу ты пропасть! - говорю я и выкладываю все, что на сердце, а жене и рассказывать не хочу о письме, как будто ничего и не было.

Еще три недели прошло. Получаю с почты повестку на рубль и двенадцать копеек.

– Что еще за рубль двенадцать? - спрашивает жена.

– Понятия не имею!

Прибегаю на почту и начинаю расспраширать, откуда прибыли рубль двенадцать копеек? А мне отвечают, что не получать, а уплатить я должен рубль двенадцать копеек.

– За что?

– За письмо! - говорят.

– Какое еще письмо? - спрашиваю. - Может быть, от немца?

Не отвечают. Словом, разговоры тут не помогут, уплатил я рубль двенадцать копеек и получил письмо - пакет. Вскрываю - опять от него, от немца! Прихожу к провизору.

– Не обижайтесь, пане, - говорю, - снова несчастье на мою голову -немецкое письмо.

Провизор, тоже дурень немалый, бросает свою работу и снова читает мне послание от того же немца, пропади он пропадом! Что же он пишет? Пишет, что у него сегодня "файертаг", праздник то есть, пришли к нему гости, вся семья собралась, и вот он рассказал им всю историю от начала до конца, как приехал он в маленький городишко Деражню, как остался один на вокзале в чужой стране, не зная языка, и как я его встретил и привез к себе, предоставил ему такую удобную и покойную "штанцион", как радушно мы его приняли, уступили ему лучшую нашу комнату, кормили и поили его и так честно и благородно обошлись с ним... Поэтому он не может отказать себе в удовольствии еще раз поблагодарить нас за наше гостеприимство и добросердечие, которых он не забудет вовек...
[1] [2] [3]