Глава 7

Она засмеялась.

– Поздравляю.

– Таня, не так, Таня. Иди сюда.

Она послушно встала и пересела на тахту, обняла меня. Я провел рукой по ее груди. Мне было очень странно, как будто я был с другой девушкой, и в то же время разные мелочи воскрешали наши привычки, напоминали о недолгом нашем счастливом супружестве. Мы оба молчали, и только один раз она спросила:

– Это из-за рассказов ты ко мне пришел?

– Нет, – ответил я. – Из-за вчерашней драки.

– Почаще дерись, – шепнула она и стала целовать мое избитое лицо, гладить меня по голове.

Уже настала ночь, когда мы вышли из гостиницы, пересекли площадь и, взявшись за руки, вошли в темные улочки Старого города. Никто нам не мешал, все словно сгинули куда-то.

Мне казалось, что я говорю ей: «Ты моя единственная любовь на всю жизнь, и мне уже не отвертеться от тебя. Силы небесные соединили нас, и силы земные, и силы морские, магниты всего мира и те, что спрятаны в недрах Луны. Мир рассыпается, как мусорная куча, когда тебя нет. Мир превращается в кристалл, когда ты со мной. Ты моя единственная любовь, и я отвечаю за тебя, за твою беззащитную жизнь».

Мне казалось, что она отвечает мне: «Мне было тошно и страшно без тебя, ведь ты единственный, на ком кончается одиночество. Все наши ссоры – это ерунда, а измен не было. Мы будем всегда вместе, и я рожу тебе детей. Наша любовь будет проста, без всяких изломов и ухищрений. Пусть другие хитрят, а наша любовь будет примером для всех».

Мы молча шагали по Старому городу под качающимися фонарями, мимо редких витрин, кошки перебегали нам дорогу, изредка проезжали такси, и так мы оказались на улице Лабораториум.

Как сочинял царь Соломон?

«О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! глаза твои голубиные».

«О, ты прекрасен, возлюбленный мой, и любезен! и ложе у нас – зелень».

«Кровли домов наших – кедры, потолки наши – кипарисы».

Когда Таня спрыгнула со стены мне на руки, я вспомнил об этом и пожалел, что никто из нас уже не может так сочинить, что несколько раньше это написано.

– Ну и вечерок мы провели, – устало сказала она и пошла вперед по лунному булыжнику. Ей было трудно идти на острых каблучках.

– Таня, – сказал я, – давай заберем назад наши заявления, а, Таня?

– Да? – сказала она. – Восстановим счастливое семейство?

– Ну да. Они прожили вместе сто лет и умерли в один день.

Подходит тебе такая программа?

– Нет, – резко сказала она. – Что за глупости? Нельзя же быть таким старомодным… Послушай, Валька, – она обернулась и поцеловала меня. – Ты скоро будешь знаменитым писателем, я знаменитой актрисой. Ну, вот и все, никакой идиллии у нас не получится.

– Как ты глупа! – вскричал я. – Глупа и пошла!

– Может быть.

Я взял ее под руку, и мы быстро пошли по асфальту. Она откидывала волосы со лба.

– Ты меня не любишь? – спросил я.

– Не знаю. То, что было сегодня, я никогда не забуду, но завтра так уже не будет, это я знаю.

– Так будет всегда!

– Нет, завтра уже начнется семейная жизнь. Хватит с меня, я намучилась с тобой. Да, я люблю тебя.

– Все дело в том, – проговорил я с большим трудом, – что я не могу тебя оставить одну, тебе будет плохо без меня.

– Пусть будет плохо, – она опять отбивала дробь своими каблучками, – зато в этом фильме счастливый конец.

Опять я должен был смирять себя, опять должен был бороться со своей глупой мужской гордыней, но я не выдержал опять.

– Тогда я завтра уеду, – сказал я. – Получу по почте гонорар и укачу куда-нибудь ко всем чертям.

– Ну что ж, – она вздохнула и остановилась, прижалась ко мне. – Ты только напиши мне. Может быть, встретимся когда-нибудь.

– Понятно, – я оттолкнул ее. – Вот, значит, как ты хочешь?

Ведь так ты и шлюхой можешь стать, Татьяна.

– А, брось! – она поправила волосы и пошла вперед.

На следующий день я получил гонорар. Впервые в жизни я держал в руках такую огромную сумму – 637 рублей с копейками.

Прямо с почты я заехал к директору картины и взял расчет.

Вечером я укатил из этого города. Я был хмельным и усталым после сумасшедшего пира, который закатил для технического состава группы. Провожал меня один Кянукук. Мы с ним забросили на верхнюю полку чемодан и рюкзак и вышли на перрон покурить. Я посмотрел на него очень внимательно, и мне почему-то стало не по себе оттого, что я оставляю его здесь, длинного, нескладного, инфантильного, шута горохового.

– Поехали со мной, Витька, – вдруг сказал я. – Двадцать минут осталось – успеешь до спортзала добежать за имуществом. А я пока возьму билет.

– Я бы поехал с тобой, Валя, – печально сказал он, – но…

– Что «но»? Некогда рассуждать – беги.

– Нет, не могу.

– Опять будешь здесь всякое дерьмо потешать? Загадка ты для меня, Кянукук. Страшно мне за тебя.

Он нервно захохотал.

– Ну, чего же страшно? Я скоро устроюсь.

– Давай свои координаты, – сказал я.

– До востребования, – сказал он.

Я записал его фамилию, имя и отчество в свой блокнот.

– Скажи, Валя, правду говорят, что ты вчера был у Тани? – вдруг тихо спросил он.

Я посмотрел ему в глаза, он моргал и отводил взгляд.

– Правда, – сказал я, – был у нее.

Он растерянно хлопал глазами под моим взглядом, а потом засмеялся великолепным театральным смехом прожженного циника.

– Вот что значит стать знаменитым! Из грязи в князи, как говорится.

– Ничего, – утешил я его, – вот станешь корреспондентом радио и тоже сходишь к кому-нибудь. – Потом хлопнул его по плечу. – Ладно, я напишу тебе. Глупость какая-то, но я за тебя волнуюсь. Тебе, дружище, еще в индейцев играть, а не жить среди взрослых людей. Прощай, петух на пне.

Я встал на подножку вагона. Поезд еще стоял, но мне казалось, что ветер уже хлещет мне в лицо, и брызги дождя и сажа попадают в глаза, и я включаюсь в мерное, расписанное по графикам движение людей по земному шару.

Я ехал в город Пярну к Сережке Югову, ну, а потом сам не знаю куда – мало ли мест.

– А Таня была моей женой до вчерашнего дня, – сказал я Кянукуку.
[1] [2]