КРИЗИС, ПРОСПЕРИТИ, РЕНЕССАНС, ТОТАЛИТАРИЗМ, СТАНДАРТ, ИСТЭБЛИШМЕНТ И РАЗНЫЕ ДРУГИЕ ШИКАРНЫЕ СЛОВА (1)

– Пьяный, что ли? – предполагаю я.

– Да нет, просто играет. Здесь много таких, с приветом…

«Бьютифул пипл» не имеет возрастных границ. Вы можете увидеть шестидесятилетних джентльменов в джинсах «кусками», в вышитых рубашках, с бусами на груди. Они садятся за рули спортивных каров и гонят куда-то, и по лицам их видно, что они явно еще чего-то ждут от жизни.

Кстати говоря, вот именно это ожидание «чего-то еще», это выражение типично для калифорнийцев. Чего-то еще, чего-то еще… Это, однако, не жадность, а готовность к чудесным поворотам судьбы.

Есть в США тип мужского населения, который называют tough guys. «Таф гай», «жесткий парень» – это мужчина средних лет с крепко очерченным лицом, неизменный герой коммерческих реклам.

Разумеется, как тип, принадлежащий к стандарту или даже, если хотите, к тоталитаризму, «таф гай» весьма уязвим для критики, но я сейчас хочу показать и некоторые положительные стороны этого образа. Кажется, не раз уж, говоря об Америке, я подчеркивал, что многие явления в современном мире имеют и положительные и отрицательные свойства. Сейчас о положительных, а может быть, даже и несколько поучительных контурах одного из американских мифов, именуемого «таф гай».

Это мужчина среднего возраста, но молодой. Молодой, но не молодящийся – в этом вся соль. «Жесткий» не скрывает своих морщин или седин, он гордится ими. Он отлично тренирован, умеет постоять за себя, чрезвычайно сдержан, приветлив, полон достоинства, готов к приключениям и ударам судьбы, у него вроде бы есть и свой кодекс чести. Он курит или не курит (а если курит, то предпочитает тонкие голландские сигары), носит джинсовые рубашки или пиджаки (а если пиджаки, то любит английские), пьет или не пьет (а если пьет, то виски «чивас ригал») и так далее. Многое в этом образе, конечно, вызывает иронию, но он и не прячется от иронии. Он и сам любит иронию. Самоирония – непременное качество «жестких».

У нас в России есть образ молодого человека, к нему обращена эстетика и общественное воображение. Недаром на улице осталось фактически только лишь одно обращение «молодой человек». Это вроде бы очень вежливо, а как глупо! Многие в свое время смеялись над Солоухиным, а мне вот очень нравится обращение «сударь». Во всяком случае, «сударь» лучше, чем дурацкий «молодой человек». Тем временем мужчина средних лет может хоть развалиться на куски – никому особенно не интересен, а если он, что называется, «следит за собой», то о нем говорят с некоторым пренебрежением – «молодящийся». Между тем, на мой субъективный взгляд, эстетика среднего (да и пожилого) возраста – это своеобразная формула мужества.

Все это было сказано к слову, а вот возвращаясь к повествованию, я хочу сейчас коснуться одного характерного свойства южнокалифорнийцев – приветливости, добродушия, легкости. Сами о себе они говорят: we are easy-going people, мы народ покладистый.

Как-то мы, компания славистов, в перерыве между лекциями жарились на пляже Санта-Моники. На длинных медленных волнах катили к берегу серферы. Над нами в небе летали пластмассовые диски – игра «фризби». Выше трепетали крыльями, словно настоящие птицы, ярко раскрашенные кайтс (воздушные змеи), новое увлечение калифорнийцев. Еще выше тихоходный биплан таскал взад-вперед над пляжами ленту букв Rolling Stones. И совсем уже высоко в четком строю пятерка реактивных истребителей, по компьютерной системе регулируя выхлопы, выписывала могучие афоризмы нашей цивилизации:

«Молоко нужно каждому»

и «Кока-кола – это настоящая вещь!»

Словом, идиллический обычный денек.

Тем временем к нам приближался немыслимый человек, гора мускулов, культурист. Все мускулы у него были выделены и чрезвычайно вздуты: и грудные, и брюшные, и бицепсы, и трицепсы, и обе четырехглавые – словом, все. Он шел невероятно важной индюшиной походкой, как бы фиксируя каждый свой шаг, как бы приглашая весь пляж им полюбоваться.

– Какой самовлюбленный дурак, – заговорили мы о нем. – Эдакий индюк! Сколько извилин надо иметь, чтобы превратить себя в такое животное?

Вода, как известно, очень хорошо резонирует звук, но мы говорили по-русски и не понижали голосов.

Тем не менее парень, видимо, понял, что говорят о нем, приостановился, поднял руку, полностью уже превратившись в скульптуру, улыбнулся и сказал:

– Hi, everybody!

Улыбка была простодушна, мила и сердечна. Молодое лицо с выцветшими волосами и усами на вершине столь могучего тела, казалось, выглядывало из башни. Мы были пристыжены – вовсе он оказался не индюком, этот парень.

– Вам лайфгард[19] не нужен? – спросил он.

– Спасибо, сэр. Пока что не нужен, – ответили мы. – Извините.

– Все в порядке, – еще шире улыбнулся он. – А вот вы, сэр, – он кивнул мне персонально, – у вас такой потрясающий акцент. Откуда?

– Из Советского Союза.

– Май гуднесс! – Улыбка залила уже все его лицо. – Линк ап! Стыковка! Это просто великолепно! Между прочим, там у вас лайфгард не нужен?

– Не знаю, – сказал я. – Может быть, где-нибудь нужен. Не исключено.

– Значит, в случае чего звоните. – Он присел на корточки, казалось, кожа у него сейчас лопнет, и написал на песке пальцем номер телефона. – Спросите Эрни. Вообще это касается всех, конечно. Если кому-нибудь что-нибудь надо, пожалуйста, спрашивайте Эрни Терковски.

В хорошую погоду благодушие с пляжей переливается в глубь Калифорнии. На улицах прохожие спрашивают друг друга:

– Как дела? Все в порядке?

Человек без улыбки на устах вызывает озабоченное:

– Что-нибудь случилось?

Разъезжаясь с паркинг-лот, кивают друг другу, сердечно напутствуют:

– Drive carefully[20]!

– You too[21]!

Читатель, конечно, понимает вздорную занудность софизмов на хрестоматийном примере с критянами. Понимает это и автор и поэтому, как должно быть уже замечено, бежит всяких обобщений.

Конечно, нельзя сказать, что все калифорнийцы всегда простодушны, милы и сердечны. Кто ж тогда там ворует, грабит, безобразничает? А ведь бывает и такое. Также нельзя ведь сказать и о ньюйоркцах, что все они хмурые, раздраженные, нервные, запуганные, только лишь на основании впечатлений от нью-йоркского сабвея в часы пик. И тем не менее при слове «Калифорния» на лице у любого американца появляется улыбка или тень улыбки, как у наших людей появляется улыбка при слове «Крым».

Золотая Калифорния, этот образ живет в американском стандарте до сих пор как образ земли обетованной, как основное, то есть западное направление. Критик-интеллектуал, конечно же, скажет: никакой золотой Калифорнии нет, все это вздор, рекламный миф, входящий в систему «тоталитаризма»!

Презрение к рекламе – это неотъемлемое качество американского интеллигента. Думаю, что тут и снобизма-то нет никакого. Действительно, может все осточертеть, если с утра до ночи слышишь most, most, most – самый, самый, самый. Загоняешь машину в мойку – читаешь огромное: «MOST SOFT WATER OVER THE WORLD» (Самая мягкая вода в мире). Покупаешь в драгсторе паршивенький гребешок, а к нему присовокупляется целая статья «Почему гребешки ЭЙС являются самыми лучшими в мире». Приезжий человек, иностранец, конечно, не испытывает такого раздражения. Мне вначале просто нравилось гулять по улицам и разглядывать рекламы. Вот, к примеру, обычная короткая прогулка по Уилширу.

Из багряного закатного океана поднимается гигантская бутылка виски «Катти Сарк». (Cutty Sark – знаменитый «чайный» клипер, установивший рекорд скорости парусного флота.) «Теперь уже не строят таких кораблей. Хорошо, что хотя бы выпускают т а к о й виски!»

Сквозь огненное кольцо летит автомобиль с четырьмя слепящими фарами.

«П Е Ж О прошел сквозь ад, прежде чем добрался до Америки!»
[1] [2] [3] [4]