Глава 3. «…плотью живой он в могилу живую уходит…» (1)
[1] [2] [3] [4]– А, жаль! Я-то думал, что это только наше социальное завоевание. Это же ведь подумать только – женщина, возвышенно-утонченное создание, ловит жуликов!
– Ну, вот подумали только, и хватит. Назовите свое имя, отчество, фамилию, время и место рождения, род занятий…
– Ай-я-яй, какая у вас плохая память при вашей очевидной молодости! -засмеялся Содомский. – Я же пять минут назад представился…
Смеялся он тоненько, с радостным подвизгиванием, чуть захлебываясь от удовольствия и веселья. Я понял, что он решил любой ценой вывести Лаврову из себя – умному жулику с нервным следователем всегда проще орудовать. И вмешиваться пока мне было рано, важно, чтобы Лаврова сейчас сама внесла перелом в разговор. А она улыбнулась светло, безмятежно и добро сказала:
– Слушайте, уважаемый, на мой взгляд вы уже лет восемь лишнего на свободе ходите. Вы себя тише ведите! И на вопросы мне отвечайте…
– А что такое? Я же пошутил! – сразу отступил к своим траншеям Содомский.
Я тихо сидел за своим столом, не поднимая глаз, смотрел в газету.
– Вы со своими девицами шутите! – резанула Лаврова. – А мне будьте любезны подробно отвечать на вопросы. Итак…
Содомский прижал к полной груди короткопалые пухлые ладошки:
– Так разве я не хочу? Пожалуйста! Меня зовут Александр Еремеевич Содомский, 1926 года рождения, образование – незаконченное высшее, место работы – Министерство культуры…
Лаврова оторвалась от анкетной части протокола, внимательно стала вглядываться в Содомского, и длилось это, наверное, не меньше минуты, пока тот не начал ерзать на стуле,
– Что? – спросил он на всякий случай.
– Скажите, это не вы главный специалист по охране памятников культуры? – серьезно спросила Лаврова,
– Нет, у меня работа организационного типа.
– А точнее? – настырно интересовалась Лаврова. Содомский помялся, потом невыразительно забормотал:
– Я старший распространитель Центральной театрально-концертной кассы. Кстати, вы не хотите завтра сходить в театр на Таганке? Идет пьеса Дина Рида, желающие записываются за месяц вперед. Очень способный автор – раньше он был лабух, пел песни, а теперь вдруг написал пьесу и – представьте себе – бешеный успех…
Я быстро загородился газетой, а Лаврова не выдержала и в голос захохотала. Содомский на всякий случай тоже захихикал, настороженно спросил:
– А что такое?
– Слушайте, Содомский, у вас же все-таки незаконченное высшее -нельзя быть таким невеждой. Джон Рид – слышите, не Дин Рид, а Джон Рид -написал повесть пятьдесят лет назад и вскоре умер. А уж потом по повести сделали инсценировку. Так что гастролировать у нас с песнями он не мог.
Содомский облегченно вздохнул:
– Умер? А я-то подумал, что вы на меня снова обиделись.
– Так, скажите мне, давно ли вы работаете распространителем. И при каких обстоятельствах вы попали на это место?
– Ой, я работаю так много лет, что точную дату вспомнить трудно. А попал обычно – пришел в отдел кадров, и меня приняли.
– Кем вы работали до этого?
– Я был концертным администратором в филармонии.
– Почему вы сменили работу?
– Здоровье, плохое здоровье – вот единственная причина. Меня в молодости не взяли в армию из-за того, что у меня килевая грудь, – и, видимо, для пущей убедительности Содомский ткнул себя в пухлую грудь ладошкой. – У меня конституция интеллигентная.
– Интеллигента в первом поколении, – сказала Лаврова. – Скажите, с кем из исполнителей-солистов вы работали?
– Со мной работали многие. Можно так и записать – ряд видных советских музыкантов.
Лаврова усмехнулась и спросила:
– А Иконников с вами работал?
– Конечно. Он тоже в свое время был неплохим скрипачом, но что-то ему не повезло. У него был очень плохой характер.
– Почему вы расстались с Иконниковым?
– Мы не могли сработаться. Я же вам говорю – у него был склочный характер, и как все недотянувшие вожди и гении он страдал манией подозрительности.
– Поясните следствию эпизод с пропажей скрипки из репетиционного фонда.
Содомский закатил вверх свои бледно-голубые, почти белые глаза, потер рукой лоб, старательно изображая мучительное воспоминание.
– С какой скрипкой? – он явно тянул время, обдумывая позицию.
– Первой трети восемнадцатого века, предположительный автор -Бергонци или Винченцо Панормо. Взята вами на имя Иконникова. И якобы утеряна в троллейбусе.
– А-а! Вот вы о чем! Значит, вы тоже слышали об этой чепухе? Это был такой же Бергонци, как я Джон Рид.
– Следствие располагает заявлением скрипичного мастера Батищева.
– Давайте, я вам напишу заявление, что позавчера видел на жене Батищева алмаз «Орлов». Тогда следствие будет располагать и такими сведениями.
– Это называется ложный донос, – сказала Лаврова. – И к следственным сведениям не имеет отношения.
Ах, досадно! Здесь Лаврова допустила явную промашку, и сейчас Содомский ее за это накажет. Он тихо засмеялся и сказал почтительно:
– Если мне будет позволено, замечу, что вы сильно увлеклись. Пока что скрипичный мастер Батищев и распространитель билетов Содомский, сидя на этом стульчике, юридически совершенно равноправны: оба они достойные, ничем не скомпрометированные граждане. И не простые, а советские, то есть обладающие всеми гарантиями их безопасности, чести и достоинства. Пока вы не докажете, что я, наоборот, плохой гражданин. А это вам может удаться, когда рак на горе свистнет.
– Ну, а фальшивые золотые монетки вас не скомпрометируют? – спросила Лаврова, и это было тактическое отступление, перегруппировка сил на ходу.
– Нет, – уверенно сказал Содомский. – Я уже слышал, что этот дурак Дзасохов распространяет про меня порочащие слухи. Но на чужой роток не накинешь платок. Дурак, он и есть дурак. К тому же типичный образец жулика-неудачника. Я бы нисколько не удивился, если бы узнал, что это он украл у Полякова скрипку.
– Почему?
– Потому что умный жулик отличается от глупого тем, что берет не то, что плохо лежит, а то, что можно украсть без всякого риска. А скрипка эта будет в розыске хоть сто лет – до тех пор, пока кто-то с ней не попадется.
– Конечно, она ведь не лежала грязная, безымянная, всеми забытая в кладовке репетиционного фонда, – ухмыльнулась зло Лаврова.
– Ну, если вам удобнее думать так, то можно и такой пример привести, – откровенно нагло сказал Содомский.
– А что вы делали в ночь, когда произошла кража скрипки?
– Позвольте узнать, когда произошла кража.
– В ночь с пятнадцатого на шестнадцатое октября.
– Я в эту ночь спал у себя дома.
– Кто-нибудь может это подтвердить? Содомский засмеялся:
– А это и не надо подтверждать. Если я вам говорю, что спал у себя дома, – значит это так. А если у вас есть сомнения в этом – то вы докажите, что я, наоборот, дома не спал и занимался чем-то другим.
– Совершенно резонно, – согласилась Лаврова.
– Кроме того, вам только показалось, что я такой плохой человек. Конечно, я не ангел, но вы мне попробуйте показать ангела. У всех есть какие-то грешки, у всех есть заклеенные странички в биографии. Вот у вас, например, что-нибудь тоже было в жизни, о чем вы не станете кричать на перекрестках.
– Кричать на перекрестках ни о чем не стоит. Это с точки зрения общественного порядка было бы неправильно, – заметила Лаврова.
– Если бы люди кричали на перекрестках о своих грехах, общественный порядок в конце концов от этого только бы выиграл, – весело сказал Содомский. – Но люди охотнее говорят о чужих грехах, Кстати, вы обратили внимание на мою фамилию?
– А что?
– Нет, ничего, просто я хотел вам напомнить, что господь бог обрушил огонь и серу на Содом и Гоморру потому, что там не нашлось десяти праведных людей. Я не поручусь за судьбу никакого города, если бог вдруг надумает повторить эту дурацкую проверку.