глава тринадцатая. Три раввина

— Да! — холодно отозвался Козлов. — Для того чтобы Вечер приобрел статус подлинного события в культурно-политической жизни столицы, вам просто необходимо присутствие Посла, иначе на черта вы сдались российским журналистам, Клара? Но я хочу предложить еще кое-что, менее официальное: мы готовы привезти замечательную израильскую певицу Моран Коэн, которая для этого события разучит «Песни борцов гетто».

Тут уже не выдержала я.

— Одну минутку, Фелиппе… Насколько мне известно, Моран Коэн — исполнительница мелоса евреев стран арабского Востока…

— Ну и что?! — он вскинул голову, рассматривая меня, словно впервые видел.

— Вы уверены, что «Песни борцов гетто» — это ее репертуар?

— Да она выучит, выучит! Она лауреат конкурса в Барселоне!

— Ладно, хрен с ней, пусть поет, не жалко!

Мотя Гармидер сидел между мной и Кларой.

Его доброжелательность прорывалась не только в дружественности тона. Стараясь всех примирить со всеми, он оглаживал, приобнимал за плечи, целовал ручки сидящих вокруг дам. Были бы у нас все такие Главные Раввины России, мы бы горя не знали…

— Нетужпосто-о-ойте!!! Посто-о-ойте!!!

Клара вскочила, бурно дыша, сжимая в руках вишневую сумочку в тон туфлям и столу.

Вот интересно, подумалось мне, это цветовое совпадение или намеренно подбиралось… Очевидно, она почувствовала удобный для истерики момент. Уже несколько раз я присутствовала при истериках Клары, грянувших в нужном месте и в нужную минуту, словно она каким-то сверхчутьем ловила ТО мгновение, словно кто-то стрелял над ее ухом из стартового пистолета…

— Сижу и слушаю!!! Не могу пости-и-ичь!!! Не укладывается в моей голове-е-е!!! Значит, выступают все, кто угодно: раввины, певички, послы и ослы… а мы, стражи Памяти Народной!!! Мы, беззаветные служители вечного набата Катастро!!!..

Достигнув высочайшей трагической ноты, она оборвала вопль, зарыдала, и, швырнув сумочку на пол, выбежала из конференц-зала. Савва вскочил, подобрал сумочку, бросился за ней следом.

Наступила тишина. Все вздохнули с облегчением.

Биньямин Оболенски попросил Митю налить еще чаю.

Сидящие вкруг роскошного стола в этом уютном зале в новеньком офисе УЕБа сделали вид, что только что произошедшая сцена — просто раскат грома, пророкотавший за окном. Собственно, так оно и было.

— Господа, — сказал, поднимаясь, Берл Сужицкий. — К сожалению, я должен покинуть это достойнейшее общество. Главный раввин России Залман Козлоброд в три часа участвует в телемосте между Папой Римским, Главным муфтием России и еще несколькими официальными лицами. Я обязан присутствовать… (веселый обруч катился и катился по переулку, мелькали босые пятки, ловко лягая преследователей)… Подводя итог нашей беседы, могу только повторить: мы рады участвовать в Вечере Памяти Шести миллионов, мы готовы удвоить сумму. Но господин Залман Козлоброд, как официально признанный властями Главный раввин России, должен открывать наш Вечер…

— Береле, а к ночи ты освободишься? — спросил Мотя Гармидер, вскакивая и провожая Берла к дверям, обнимая того за плечи… — Ты помнишь, что задолжал мне партию в бильярд…

Они скрылись за дверью. Виктор, зам. по финансам Совета, вздохнул и проговорил:

— Вот как хотите, а следует покрыть всех раввинов одним Гройсом. И все выиграют. И Вечер выйдет просто конфеткой!

Митя перевел его реплику Оболенски.

— Нет! — сухо проговорил глава УЕБа, сверля всех сидящих за столом тяжелыми глазками кобры. — Гройс и так за последнее время приобретает какой-то непропорционально значимый вес в международном еврейском движении. Он — везде. Того и гляди придет открывать Вечер Памяти, а по инерции откроет еще один новый Конгресс Шести Миллионов Погибших.

Я с интересом взглянула на Оболенски. Впервые в нем проявились проблески юмора, хоть и мрачноватого.

— Полагаю, на сцене все же должны появиться и Колотушкин и Козлоброд, надо только продумать порядок выступлений…

— …при условии, что вести Вечер и объявить минуту молчания должна только я! — добавила Клара, появившись в дверях с сумочкой под мышкой.

— …если ты помолчишь хотя бы минуту, — сострил за ее спиной вернувшийся Мотя…

Стенографистка строчила… Бумаги у нее было достаточно. Пепел погибших, как и в прошлые годы, исправно стучал в сердца.

Рутинное собрание глав еврейских организаций Москвы продолжилось.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Из «Базы данных обращений в Синдикат».

Департамент Фенечек-Тусовок.

Обращение №1.837:

Спотыкающийся женский голос:

— Ох, к вам не дозвониться… Значит, так… нас четверо: бабушка, мать, восьмиклассник и труп моего погибшего брата. Все хотим взойти в Страну… Что эт вы не понимаете? Ну, прах, пепел, в урне… Мы без него — никуда… Я что звоню: я слышала, что у вас там к пеплу плохо относятся… ну, в смысле, против, чтоб покойников жечь… Так куда ж мы… Ах, да?! Можно?! Вот это здорово! Тогда запишите нас, мы все — Прохоровы: бабушка, мать, восьмиклассник и прах… В смысле, — пепел…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 1 Шейлот— вопросы (иврит). (Здесь и далее прим. автора.) 2 Гиюр — обряд перехода в иудейскую веру (иврит).
[1] [2] [3]